Франция для иностранцев имеет самые радужные и легкомысленные ассоциации. Это страна фривольности, высокой моды и кухни, кружевной готической архитектуры и вкуснейших легких вин. Общеизвестен факт ежедневного употребления французами алкоголя, но проблема алкоголизма не входит в десятку важнейших в государстве. Кроме того, выявлен некий «феномен», приводящий жителей США в страшную зависть и отчаяние: объедаясь сливочными соусами, жирными сырами, фуа-гра и всевозможной выпечкой, не представляя утра без свежего багета и круассана с горячим шоколадом, таинственные эти французы остаются стройными и подтянутыми до старости, всегда оптимистичны, а раком, инфарктами и диабетом болеют гораздо реже приверженцев здорового питания и даже вегетарианцев! Загадка…

Согласно статистическим исследованиям (данные за 2011 год), Франция занимает 18 место в мире по потреблению алкоголя на «душу населения». Более 11 литров чистого спирта выпивает средний француз старше 15 лет. 80 % от этой «страшной цифры» составляет вино, преимущественно - красное. За ним следуют: пиво, сидр, коньяк, ликеры и всевозможные слабоалкогольные коктейли и сложносоставные аперитивы. Как же, регулярно «выпивая», жители Франции не спиваются, не теряют лица и доброго имени? В чем их секреты?

1. Одним из золотых правил французов является умеренность. Во всем. В противовес славянской жаркой крови, которая «коня - на скаку», и «рубить - так уж сплеча», потомки галлов всегда рассудительны и сначала думают, а делают - уже после. В еде и выпивке они знают собственную норму и не переходят её. Один бокал легкого вина за обедом, пара рюмочек пастиса и немного сладкого ликёра за ужином - и голова остается ясной, компания дружелюбной и теплой, чувство юмора расцветает — все прекрасно!

2. Гастрономия, вкусная еда, красивое оформление блюд, сопровождение их алкогольными (и безалкогольными) напитками - все это - одна из составляющих знаменитой французской «joie de vivre» (умения наслаждаться жизнью). Из любой мелочи извлекают французы некую «приятность», стараются быть оптимистами и смотреть на жизнь позитивно, «en rose” («В розовом цвете» — как пела воробушек-Пиаф). Никогда не станет француз (без очень серьезных причин) есть на бегу, перекусывать в фаст-фуде чем-то неудобоваримым, неизвестно из чего состряпанным.

Лучше он просто выпьет чашку черного кофе и выкурит сигаретку (напомним, что в настоящее время во Франции ведется активная борьба с курением в общественных местах, что не мешает коренным жителям государства предаваться любимой вредной привычке с удовольствием). Трапеза à la française (по-французски) - это неспешное «вкушение» вереницы блюд согласно установленному порядку (салат - основное блюдо - сыры - десерт), сопровождаемое приятной беседой и достаточным количеством вина. Французы смакуют еду, чувствуют её вкус, воспринимают каждый ингредиент и никогда не чувствуют вины за лишний съеденный кусочек. И за выпитый глоточек - тоже.

3. Поскольку огромные территории некоторых провинций государства заняты виноградниками (как старинными, так и высаженными относительно недавно), культура виноделия у французов в крови. Вкладывать силы, эмоции, душу и любовь в уход за кустами, радоваться сбору урожая, разливать по бутылкам молодое душистое вино - и не продегустировать его при этом - разве возможно? С самого детства «крестьянские» дети «дружат» с вином и сидром. Эти напитки являются частью их ежедневной жизни. Никто не видит здесь неприличного, запретного, «взрослого». На примере родителей юноши учатся «пить» с умом.

4. Наконец, стоит отметить, то и во Франции есть алкоголики, которых лечат, которые не могут себя контролировать, асоциальные типы и пр. Проблема не стоит столь остро и глобально, как в «холодных» странах Скандинавии или в бывших республиках СССР. Молодежь из мегаполисов - завсегдатаи диско-баров, вырвавшиеся из-под опеки родителей провинциалы и офисный «планктон», испытывающий дискомфорт на рабочем месте - вот основная часть «сильно пьющих» французов. Ну и клошары, ночующие под мостами - надо же им согреваться!

Берите пример с «галлов» и получайте удовольствие от жизни во всех её проявлениях!

Говорят, что французы не пьянеют. Я решил на личном опыте проверить данный феномен и попытаться «напоить» своего знакомого во Франции. Расскажу, что из этого вышло, и вообще о своих наблюдениях.

Прежде всего, утверждение, что , конечно, ошибочно. Это миф, ведь французы – тоже люди. На вечеринках запросто можно встретить вдрызг пьяных молодых людей, которые буянят, дерутся и вообще крайне неприлично себя ведут. Алкоголизм во Франции, как болезнь существует, и от него лечатся.

Но мне интересно было напоить людей, которым в принципе это не свойственно. И вот это, в самом деле, оказалось сложной задачей. Я, конечно, преподнес им русскую водку, в надежде на то, что они попробуют «диковинку». Они вежливо приняли презент, но пить наотрез отказались. «Как-нибудь в другой раз!» – сияя позитивной улыбкой, сказал мой друг Жак и убрал бутылку от греха подальше. Впрочем, он предложил налить мне, «если я хочу», но тут уж я «поблагодарил» – я ведь не сам собирался напиваться.

Крепкие напитки

К слову сказать, французы водку, действительно, не пьют. Ее без труда можно найти в винных магазинах, но любовью она не пользуется. Среднестатистический француз пробовал водку и «больше не захотел». Она популярна опять же среди разгульной молодежи, которая пьет ее не в чистом виде, а делает из нее коктейли, безапелляционно вливая туда сок.

А вот что меня удивило, так это то, что во французском доме не нашлось коньяка. Ведь это их национальный напиток, и именно здесь коньяки делают просто отличного качества. Я поговорил об этом с хозяином, и опять вызвал позитивную улыбку и легкое непонимание. Жак сказал, что не знает ни одну семью, где пили бы коньяк. «Это непопулярный напиток, – объяснил он. – У нас все пьют вино». «А из крепких?» – настаивал я. «Разве что виски», – ответил Жак. – И то, далеко не все, мы вот не пьем».

Про то, что вино французы пьют в больших количествах рассказывать не надо, наверное, и так все знают. Тут я убедился: это чистая правда! Хотя Жак поведал мне, что в последнее время во Франции появилась мода быть абсолютным трезвенником. Таких людей все поддерживают, они же ведут здоровый образ жизни. Но лично он, Жак, и его семья пока до этого «не доросли».

Вино или вода?

На столе постоянно находилось вино. Не только во время трапезы – его просто никуда не убирали. Был специальный кувшин, куда его переливали. Еще множество бутылок стояло на кухне в специальном шкафу – целая коллекция, из которой преспокойно вынималась бутылка на обед и на ужин и тут же выпивалась. Если Жак просто хотел пить, то он наливал себе вина из кувшина. А сам этот кувшин наполнялся из огромной пятилитровой специальной банки, в которой находилось вино, купленное в розлив! Тут отношение к вину как к воде. Поэтому напоить друзей допьяна было проблематично.

Французы начинают пить вино еще в утробе матери. Беременные, как правило, вообще не перестают пить или, в крайнем случае, разбавляют вино водой. Кстати, вот это самое вино, разбавленное водой, встречается тут повсеместно. У меня, например, не возникло никакого желания его попробовать. А Жак и его мог хлебнуть, опять же, чтобы утолить жажду. Чаще же всего вино разбавляют тут для детей и больных, которые пьют таблетки. Разбавленное вино уже за вино не считается почему-то. Им могут даже запивать лекарство. Кормящие матери употребляют вино обычное. Стало быть, и младенцы тоже…

Как, где, когда, сколько

Во . Точнее, нет, здесь не принято пить на улице – в нашем понимании. В Париже вполне можно встретить парочку, которая распивает вино на лавочке и, что очень примечательно – из фужеров! А вот сидеть с бутылкой пива тут как-то позорно считается. Поэтому и не сидят. А чаще всего – идут пить в бар или ресторан. Вот это очень популярное времяпрепровождение! Рабочий день закончен: француз идет выпить с друзьями. Может и не закусывать при этом, а просто выпить. А потом спокойно домой поедет, да еще – за рулем!

Пьют тут не ради результата, а ради процесса. Важен разговор, хорошая компания, закуска, если она есть, конечно. Поскольку я жил у Жака в гостях, то там всегда закусывали, и очень основательно. Ну, кроме тех случаев, когда просто «утолить жажду». Но не пьянели при этом абсолютно! Ну, может, чуть расслаблялись, если много «хватили». И все! Несколько бокалов вина «пропустить» за ужином или обедом для них повседневная реальность. Им повод не нужен. Вот у нас как-то не принято пить без повода. Ну хоть какого-то. Ну, например, вечер пятницы – повод. Или, что наши опять в футбол проиграли – повод. Или «обмыть» новую мясорубку. Нужен нам повод и для вина тоже, не только для водки. А им нет. Ни тосты не говорят, ни чокаются. Не принято.

На улице или в транспорте пьяных я ни разу не видел, хотя французы пьют всегда и везде. Пьяные только на вечеринках встречались. Такого, чтобы человек валялся на дороге и спал – вообще французы представить не могут. Хотя бомжи есть. Но это именно бомжи, а не пьяные. Им просто жить негде. В общем, культура пития у них сформировалась за века основательная, неразрушимая.

«А слабо?!..»

Решил я взять Жака «на слабо». Думаю: не крепостью, так хоть количеством. «А спорим, – говорю, – что ты вот этот двухлитровый кувшин красного вина не выпьешь?!» Жак задумался. Выпью, говорит. Но зачем? «На спор! Спорим на 100 евро, что не выпьешь?» «Залпом, что ли?» – спрашивает. «Нет, зачем, залпом? Во время ужина. За час.»

«Ну, это не проблема!» – рассмеялся Жак. Он веселый малый. Стал шутить, хохотать. Спрашивал, конечно, зачем мне это спор. Я говорю: «А вот не верю, что ты сможешь!» На самом деле, я бы и сам выпил два литра. Но мне нужно было увидеть, как он опьянеет. Просто из принципа, чтобы опровергнуть теорию о «не пьянеющих» французах. В этом я ему не сознался, конечно. А то, видите ли, они «по бокалу», да «под закуску», нет, друг, ты давай, вдарь, как следует!

Да, на это стоило посмотреть. Половину кувшина Жак выпил в один присест. И куда только девалось элегантное «смакование маленькими глоточками» из изящного бокала? То есть, пил-то он из бокала, но залпом буквально. В общем, литр как-то незаметно исчез. Потом Жак стал много есть. Я с нетерпение ждал, когда же у него начнет заплетаться язык. Аж сам не пил, чтобы не упустить момента. Но язык что-то у него не заплетался. Он заметно повеселел. И все.

Ладно, подожду, пока кувшин опустеет, решил я. Подумаешь – литр вина, вот два – это уже…

Второй литр пошел медленнее. Жак ел и пил, ничуть не теряя своего достоинства. Говорил ровно, смеялся. Вилок – ложек не ронял. Словно он понял, в чем моя цель. В общем, держался. Каков же был итог, когда он опорожнил этот самый кувшин? Не то чтобы он был совсем не пьяный. Он захмелел, конечно. Но как-то до противности прилично. Жак не пытался скрыть того, что он захмелел. Ходил в общем довольно ровно, на стол не падал. Расслабился, так скажем. Но ничего интересного не было: ни пьяной болтовни, ни громогласного хохота, ни слез, ни шатания. Почти, как будто не пил. Встал спокойно и пошел смотреть новости. Я был страшно разочарован. Дал ему сто евро, но он, смеясь, стал отказываться. Я настаивал, он «поломался» для приличия и взял. Вот и весь эксперимент.

Наверно, если бы я такое количество выпил, то тут же уснул бы. Впрочем, не знаю, надо попробовать. Может, два литра вина, это совсем немного?..

Потребление спиртного в мире становится одной из первоочередных проблем достаточного большого количества стран. Губительная зависимость получает распространение на всех континентах. Смертность от алкоголизма, согласно статистике, достигает во всем мире 2,5 миллиона человек в год.

Последствия алкоголизма

Негативные последствия пагубного пристрастия сказываются не только на пьющих людей, но и на их окружение. И прежде всего страдают семьи. Именно алкоголь - причина множества незаконных и неприятных действий. До половины всех преступлений совершаются под воздействием спиртного, распадаются семьи, страдает подрастающее поколение.

Под воздействием спиртного совершается большая часть преступлений, автомобильных аварий с тяжелыми последствиями, случаев насилия, нанесения тяжкого вреда здоровью и так далее. У женщин с алкогольной зависимостью часто рождаются неполноценные потомки. Воспитательное воздействие пьющих родителей крайне негативно сказывается на детях, страдает также и материальное обеспечение семьи. Брошенные в таких семьях, они часто становятся беспризорными.

Алкоголизм негативно сказывается и на положении общества. Он может стать причиной сбоев в экономике и даже приводить к экономическим и политическим кризисам.

Пристрастие к спиртному негативно действует буквально на все органы человека, приводя к серьезным их повреждениям и гибели организма, становится причиной психических заболеваний и потере внешнего вида, преждевременного старения.

Алкоголизм в Европе

По сложившейся традиции там отсутствует понятие « заболевание алкоголизмом » и не ведется учет таких больных. Европейцы называют таких людей «имеющие проблемы с алкоголем» и их набирается, по разным оценкам, порядка 10 -20%. Поэтому статистических данных по этой проблеме привести не представляется возможным.

Больше всех в мире пьют европейцы. Напрашивается вывод, что в странах с большим потреблением спиртного, уровень и длительность жизни должны снижаться. Однако это не подтверждается данными статистики.

На переход от употребления спиртного к злоупотреблению им оказывают влияние различные факторы, такие как:

Последствия пьянки в Европе

• комфортность проживания в стране;
• культура потребления спиртного;
• традиционные разновидности спиртного, употребляемого в стране;
• сложившееся отношение к страдающим от этого порока.

О социальных корнях алкоголизма

Общепризнанным является мнение о подверженности пагубному влиянию алкоголизма представителей низкостатусных социальных прослоек невысокий достаток и уровень жизни. При этом подразумевается поведенческая реакция на неудавшуюся жизнь и неудовлетворенность собственным положением. Безусловно, такого рода отклонения имеют место и у вполне успешных людей, представителей политиков топ-уровня, звезд шоу-бизнеса. Но массовых явлений такого рода в высоких кругах немного. Сам уровень жизни, общения, решаемые жизненные задачи предполагает для человека постоянно быть в хорошей форме и адекватном состоянии.

Культура принятия спиртного в Европе предполагает не самоцель, а лишь сопровождение процесса общения с окружающими, поэтому такой уровень не предполагает излишнего потребления. К тому же процесс распития алкоголя происходит в общественных местах - барах, пабах, ресторанах, что также требует поведения определенного уровня.

Немаловажен и уровень цен на спиртное, который в несколько раз превышает таковой в России. Это относится не только к элитарным напиткам, но и к обычной водке. Такой подход не стимулирует излишнего потребления алкоголя.

Любые виды спиртного способствуют развитию алкогольной зависимости, это и традиционное для многих территорий пиво, и вино, и, особенно, крепкие напитки. Они влияют на алкоголизацию наиболее агрессивно в сравнительно короткие промежутки времени.

Здесь характерено сравнение с пьющей вино Молдовой. Имея самый значительный уровень в употреблении алкоголя, она характерна самым высоким показателем длительности жизни.

Для Европы характерно чуткое отношение к людям, страдающим от алкоголизма. Их стараются вовлечь в общественную жизнь, помогают найти работу, занять достойное место в обществе, завести семью. Распространены общества анонимных алкоголиков, способствующих психологической разгрузке зависимых людей, облегчающих им полноценное возвращение в общество.

В целом можно отметить, что европейцы не озабочены проблемой алкоголизма. Их более беспокоит проблема излечения от соматических болезней также являющихся одним из последствий болезненного пристрастия к спиртному.

Алкоголизмом в нашей стране

Убежденность в том, что россияне выпивают больше, чем представители других стран, является ошибочным. Да, пьют много, но есть множество стран, где это распространено больше. Такое мнение формируется по разным причинам, в том числе в силу ряда специфических особенностей увлечения алкоголем в нашей стране:

Алкоголизм и пьянство в цифрах

В отношении этого явления нельзя с уверенностью говорить о правильности данных. Во многих странах нет официального учета лиц, страдающих этим пороком.

А там, где такой учет ведется, нельзя утверждать, что он в полной мере объективен, ведь не все становятся на учет в соответствующих лечебных учреждениях, значительная часть в такой статистике не учтены.

Установлено, что в сообществах без ограничений свободной продажи спиртного, количество людей, желающих получить помощь медицины по причине алкоголизма, составляет порядка 2%. Причем эта цифра стабильна в пределах статистической погрешности.

Число «имеющих проблемы», то есть, регулярно выпивающих, но еще не обратившихся к медикам, составляет порядка 10 - 15% и эта цифра тоже стабильна для большинства стран.

Для России число людей, состоящих на учете составит порядка 2,8 млн человек, латентных алкоголиков соответственно 15 - 20 млн.

Соответственно в странах Евросоюза это составит 1 млн и 50 - 70 млн человек.

Алкогольный рейтинг по странам

В рейтинге алкоголизированных стран первые места занимают европейские государства, тем не менее отношение к спиртным напиткам в них неоднозначно. Воспользовавшись данными 2014 года, можно выявить своеобразную специфику. Обратим внимание на первую пятерку стран, ведущих в употреблении алкогольных напитков:

Таблица 1

В составе первых десяти наиболее пьющих находятся так же.

18.12.2017 Светлана Афанасьевна 8

Рейтинг самых пьющих стран в мире

Всемирная организация здравоохранения опубликовала рейтинг пьющих стран мира 2018-19 года. По данным ВОЗ спиртные напитки прямо или косвенно считаются одной из трёх основных причин повышения смертности. При этом доля потребляемого алкоголя на каждого взрослого растёт каждый год.

Такие данные специалисты ВОЗ собирают ежегодно, это помогает выяснить общую степень зависимости и процент потребляемого спиртного.

Уже более десяти лет возглавляют список государства восточной Европы и образованные из бывших республик СССР. Россия практически всегда в середине пьющей десятки.

Мир стал пить больше. Такую статистику ВОЗ ведёт с 1961 года, на основании этих данных разрабатываются специальные программы по борьбе с распространением алкоголя. Однако, практически каждая нация принимает свои правила пить или не пить.

Сводка составлена не только по количеству чистого выпитого этанола. Для учёта принимается весь производимый алкоголь, ввезённый или купленный. При этом, как правило, на самих территориях-лидерах население не считает пьянство национальной проблемой.

Статистика самых пьющих стран в мире в 2018-19 говорит о том, что за счёт политики сдерживания доля потреблённого алкоголя сильно повысилась в странах с открытой экономической границей. В пояснении к исследованию ВОЗ дала обоснование этой ситуации. Организация отметила, что много алкоголя, считающегося потреблённым на территории стран, первой тройки покупается не ради того, чтобы выпить. Чаще всего такая продажа происходит с целью дальнейшего распространения.

Постоянными государствам, входящими во всемирный рейтинг остаются страны, где очень развита культура потребления так называемого лёгкого алкоголя - вина, пива, местных фруктовых браг. Австрия, Словения, Польша, Италия и прочие, лидируют в другом статистическом списке - потребление слабоалкогольных напитков на душу населения. В этом году к ним примкнули страны Африки и Южная Корея.

Потребление пива на душу населения на 2018-19 год

Топ 18 самых пьющих стран мира

На планете вырос глобальный уровень потребления алкоголя. В 2018-19 на каждого человека старше 15 лет приходится 6,6 литров чистого спирта в год. Начиная с 2014 года этот показатель растёт на 0,2 процента.

Рассматривая страны с сильной экономикой, специалисты установили, что каждый пятый их житель хронический алкоголик. Лидирующую позицию по самоубийствам под воздействием систематического пьянства пять лет удерживает Европа. Каждая 4 попытка лишить себя жизни здесь связана с выпивкой.

Рейтинг этого года представлен практически полностью странами Европы и постсоветского пространства. Замыкает топ 18 мирового списка Австралия. Она впервые попала в 20 стран с повышенным интересом к спиртному.

А самая пьющая страна в мире в 2019 году - Беларусь, причём здесь повысилась доля потребления всех категорий напитков.

Австралия

18 строчка рейтинга. Ещё три года назад это государство входило в тридцатку пьющих. Но, из-за повсеместного распространения местных сортов вина и пива, страна кенгуру столкнулась с проблемой алкоголизма среди аборигенов. Здоровье многих из них пошатнулось настолько, что на некоторых территориях пришлось ввести для местных индейцев принудительное лечение пьянства.

Словения и Дания

17 и 16 место. Традиционно страны имеют одинаковый показатель алкоголизации населения. В этих государствах пиво не считается алкогольным напитком, его продажа разрешена лицам с 15 лет. Часто начинают употреблять алкоголь гораздо раньше. Примечательно, что местное здравоохранение не считает эти национальные традиции угрозой. Многие лекарства производятся на основе пива и производных.

Венгрия

15 место. Две трети территории этого государства занимают виноградники. Вина здесь производится даже больше чем в Италии. Этот алкогольный напиток считается национальным достоянием и пьётся повсеместно. Венгрия осталась единственной страной Европы, где, можно изрядно подвыпив сесть за руль. Уголовное преследование начинается только за систематическое употребление алкоголя, приведшее к смерти от ДТП.

Португалия

14 место. Эта страна замыкает список территорий, где живут любители слабоалкогольных напитков. Несмотря на то, что чаще мы вспоминаем национальный портвейн, сами португальцы предпочитают местные вино и пиво. Последнее считается вкуснее, чем словенское и чешское, поскольку производится с добавлением виноградного сахара.

Испания

13 место. Испанские вина частый экспортный товар. За последние два года здесь вырос процент потребления крепкого алкоголя. Виноградная водка и самогон заняли основные места на столе испанцев. За последний год в стране стали популярны общества, выступающие за трезвость. Многие полагают, что таким образом производители вина пытаются бороться с теми, кто делает крепкий алкоголь.

Ирландия

12 место. Классический ирландский виски ежегодно производят до 30 литров на каждого живущего в мире (!) ирландца. В стране за 4 года произошёл алкогольный бунт. И сегодня местные производители вышли на высокий мировой уровень по производству разных спиртосодержащих напитков на основе солода и дистиллятов.

Германия

11 место. По-прежнему единственная страна Евросоюза, где распитие спиртного разрешено повсеместно. Местные и завезённые напитки так популярны, что о них рассказывают на уроках в старших классах. Власть считает, что такая информированность поможет молодёжи сделать правильный выбор и отказаться от употребления алкоголя.

Франция и Великобритания

10 и 9 строчка рейтинга. Эти страны имеют постоянный высокий алкогольный рейтинг. Местные традиции производства и потребления спиртных напитков берут начало ещё с самых истоков государственности. Более половины кулинарных рецептов этих государств основано на вине, пиве, виски и пр. До недавнего времени некоторые конфессии считали нормой регулярное употребление вина детьми с первого года жизни.

Южная Корея

8 место. Страны Азии не часто попадают в алкогольную статистику. ЮК обязана такому вниманию производством и потреблением вполне себе европейских напитков - водки, самогона, настоек, ликёров. 10 лет назад пить в стране было полностью запрещено, снятие ограничений привело к такому количеству алкоголиков, что власть заговорила о возврате табу.

Италия

7 место. Страна вина и солнца всегда входит в десятку самых пьющих наций. Здесь спиртные напитки используют как прохладительные. Удивительно, но в Италии с довольно высоким рейтингом практически не встретишь пьяных. Тем не менее, здесь процент регулярно пьющих крепкий алкоголь достиг высоких показателей. Согласно статистике, каждый третий взрослый итальянец хронический алкоголик.

Россия

6 место. Наша страна ещё 5 лет назад входила в первую пятёрку топ пьющих стран мира. В целом, россияне стали меньше пить. Эксперты связывают это с общим обеднением населения. Не малую роль в борьбе с вредными привычками играет программа по развитию здорового образа жизни.

Литва

Замыкает пятёрку лидеров. Жители этого небольшого государства быстро откликнулись на довольно плохие показатели, местный парламент буквально через несколько дней утвердил программу по борьбе с алкогольной зависимостью. Со следующего года пить любые алкогольные напитки можно только достигнув 20 лет. В стране полностью будет запрещена реклама алкоголя. Введено понятие время без алкоголя - 2-3 будних дня и все праздничные, купить выпивку будет нельзя нигде.

Чехия

Занимает стабильное четвёртое место. Положение страны не меняется вот уже пять лет. Не помогают остановить алкоголизм ни ограничения, ни пропаганда. Больше всего здесь пьют пива, но наравне с ним и крепкий алкоголь.

Эстония

В тройке лидеров эта страна оказалась впервые, обычно она занимала место во втором десятке. Связано это со снятием возрастных ограничений по потреблению алкогольных напитков. Пить теперь может любой эстонец старше 16 лет. Примечательно, что такая мера действует и для иностранцев. Частым туризмом стал алкогольный тур по этой прибалтийской стране.

Украина

Второе место. Удручающий результат получен в результате почти не регулируемого рынка алкогольной продукции. В стране с сильными традициями самогоноварения и виноделия сегодня хроническим алкоголиком считается каждый 4 не достигший и 25 лет.

Беларусь

Первое место рейтинга. Самый высокий относительный показатель потребления чистого этанола. Почти половина опрошенных (47%) подтвердили, что регулярно, 2-3 раза в неделю пьют крепкие алкогольные напитки. За последние три года была практически полностью уничтожена система борьбы с пьянством. И вероятнее всего данные о потреблении сильно занижены.

Сводная статистика пьющих стран мира

На основе статистики была создана сводная таблица, показывающая динамику потребления алкоголя за несколько лет.

Место в рейтинге	Страна	Потребление алкоголя на душу населения 2018 год (л)	Потребление алкоголя на душу населения 2017 год (л)	Потребление алкоголя на душу населения 2016 год (л)	Относительный процент/отношение
1	Беларусь	17,5	16,6	14	Выросло на 25%
2	Украина	17,4	15,3	12	Выросло на 45%
3	Эстония	17,2	17	16,5	Выросло на 4%
4	Чехия	16,4	16	16,2	Выросло на 1%
5	Литва	16,3	14	15,8	Выросло на 3%
6	Россия	16,2	15,8	16,2	Не изменилось
7	Италия	16,1	16	16,1	Не изменилось
8	Южная Корея	16	14	12	Выросло на 33%
9	Франция	15,8	15,6	15,8	Не изменилось
10	Великобритания	15,8	15,7	15	Выросло на 1%
11	Германия	11,7	12,3	11,5	Выросло на 1%
12	Ирландия	11,6	11	8	Выросло на 45%
13	Испания	11,4	11,3	11,6	Снизилось на 2%
14	Португалия	11,4	11	11,2	Выросло на 2%
15	Венгрия	10,8	10	6	Выросло на 18%
16	Словения	10,7	10,5	10,8	Снизилось на 1%
17	Дания	10,7	9	6,3	Выросло на 69%
18	Австралия	10,2	10	7	Выросло на 45%

Свободные от алкоголя территории мира

В 41 стране мира действует абсолютный сухой закон. Правительствами Египта, Индии, Индонезии, Исландии, Норвегии, Швеции принципы трезвости закреплены законом.

• В странах Скандинавии существует социальная программа трезвый город, согласно ей, в каждом населённом пункте ежегодно проходят недели свободы от зависимости.
• Первой страной сухого закона на постсоветском пространстве стал Узбекистан. Здесь запрещена продажа, реклама, производство алкоголя. А с употребляющими разговаривает суд.
• Во многих мусульманских странах распитие и продажа алкоголя карается уголовным наказанием. А в Иране, Иордании и ОАЭ - пьющего публично унизят или даже убьют.
• Первым активным борцом за трезвость стал Китай. Практически повсеместно здесь действуют лаборатории, в которых можно пройти бесплатное обследование на заболевания, вызванные спиртным.
• В мире более 400 религиозных конфессий, их адепты не просто против употребления алкоголя. Во многих культах наркотики и спиртосодержащие вещества находятся под строгим табу.

Как отмечает в своём докладе ВОЗ, доля пьющих пополняется в основном за счёт стран с развитой экономикой. Этому способствуют доступность спиртных напитков и относительно низкая занятость населения.

I. Где то время, когда Иоганна Шопенгауэр писала: "нет нации трезвее французской. В Германии простолюдин нуждается по меньшей мере в пиве, табаке и кегельбане, чтобы ощущать праздник. Во Франции - ничего подобного. Прогуливаться среди толпы в праздничной одежде с женой и детьми или с милой подругой, раскланиваться с знакомыми, быть изысканно-вежливым с женщинами (ибо здесь женщина - все), преподносить цветы той, кого предпочитает сердце, и получать в награду благосклонный взгляд, вот все, что нужно французу, чтобы быть счастливым, как бог". Было много споров по поводу возрастающего алкоголизма во Франции. Оптимисты указывают, что пьянство существовало среди современников Шекспира, как и среди современников Расина и Буало, по свидетельству герцога Сен-Симона. По сравнению с дворянством и буржуазией того времени, говорят нам, наши современные буржуа - образцы трезвости и умеренности. Допустим; но народ? Как отрицать ужасающее распространение среди него алкоголизма? На это отвечают, что алкоголь действует отупляющим и разрушающим образом на потомство тех, которые злоупотребляют им, и что в конце концов останутся лишь одни незлоупотребляющие. Может быть; но, в ожидании этого, общество наводнено алкоголиками и сыновьями алкоголиков, у которых родительское наследие проявляется эпилепсией, туберкулезом и другими болезненными изменениями, часто заразительными. Население Вогезов и Нормандии когда-то славилось своей силой и ростом; ныне рекрутские комиссии констатируют там быстрое уменьшение роста и силы; они не без основания приписывают этот результат необычайному развитию пьянства не только среди мужчин, но и среди женщин. Мы не видим, чтобы алкоголь оказывался в этом случае, согласно мнению некоторых утопистов-докторов, полезным фактором подбора.

С социологической точки зрения, история алкоголизма может быть разделена на три периода, хорошо определенные Легрэном. Первый охватывает те времена, когда во Франции употреблялись лишь естественно перебродившие напитки. В эту эпоху "пьянство было скорее исключением, нежели правилом". Мужчина, "более придерживавшийся чистой воды, чем это думают", пил только вино, когда он отклонялся от своего обычного режима. Это вино, за исключением некоторых областей, было "с небольшим содержанием алкоголя", и надо было поглотить огромное количество жидкости, чтобы почувствовать опьяняющее действие. С другой стороны, излишнее и даже умеренное питье вина было скорее "периодическим", чем постоянным; употребление вина еще не признавалось первой необходимостью; многие охотно обходились без него; следовательно это употребление было весьма ограниченным, и люди не считали себя в смертельной опасности от того, что пили воду. По всем этим причинам, случаи хронического алкоголизма, когда они существовали, обнаруживались поздно, в том возрасте, когда воспроизводительные способности ослабевают, и человек уже не оставляет потомства. В период образования семьи мужчина был тогда в полной силе, и его дети рождались незатронутыми наследственным пороком. Вот господствующий факт в истории древнего алкоголизма. Его жертвы оставались "изолированными", и зло было всегда "индивидуальным".

Второй период начинается около времен великого революционного движения и заканчивается "появлением на торговой и промышленной сцене настоящих спиртных напитков", Возникает "новый общественный орган" - кабак. Вначале он был скорее следствием, чем причиной ложной потребности в спиртном возбуждении; но мало-помалу, удовлетворяя ее, он ее разжигает, увеличивает и в конце концов делается могучей причиной зла. Легрэн резюмирует этот второй период, говоря, что он характеризуется введением в общее употребление спиртных напитков. С этого именно времени возникает предрассудок, что спиртные напитки гигиеничны и необходимы для человека, что гражданину, живущему в современном обществе, невозможно обойтись без них. Это заблуждение породило "бедствия". Ложная идея, узаконивающая порок и возведенная в принцип, как говорит Кант, самая заразительная и опасная из идей-сил.

Третий период - период алкоголизма в настоящем значении этого слова; "спиртной алкоголизм сопровождает винный". Вино вошло в обычное потребление; "это уже не случайный напиток, а как бы одно из питательных веществ". Тогда призывается на помощь промышленность. Пускаются в ход все вещества, способные к спиртовому брожению. Если второй период характеризовался введением в общее употребление спиртных напитков, то современный период характеризуется усилением отравления благодаря этим новым веществам и распространением этого отравления. Таким образом "из индивидуального алкоголизм сделался коллективным". Алкоголизм наших отцов представлял собой изолированное зло, не имевшее серьезных последствий; это была индивидуальная болезнь; современный алкоголизм - это "болезнь целого вида, это - национальное зло".

Мы думаем, что эта картина совершенно точно рисует положение с точки зрения национальной психологии и социологической. В настоящее время по количеству потребляемого в чистом виде алкоголя Франция, помещаемая на втором месте, заняла бы первое, если бы принимали во внимание перегонку спирта из виноградного сока, о которой всегда забывают и которая производится во Франции в больших размерах, чем где-либо. Если принять это производство за пятую часть всего, то потребление чистого алкоголя достигает во Франции пяти с половиной литров на человека (11,5 литров водки в 50% против 9,52 литров, приходящихся на человека в Бельгии).

Но если и нельзя утверждать с достоверностью, что Франция занимает первое место по количеству потребляемого чистого алкоголя, то она конечно займет его и далеко опередит другие страны, если к чистому алкоголю присоединить алкоголь, содержащийся в виноградном вине и сидре, которые потребляются в громадных размерах. Совершенно ошибочно утверждение, что эти напитки не вызывают алкоголизма: "вино также опьяняет и отравляет, как и водка". Это все равно, как если бы не принимать в соображение потребление абсента, на том основании, что его редко пьют в чистом виде и почти всегда разбавляют большим количеством воды. Наконец, в настоящее время вина в большинстве случаев не натуральны, а фабрикуются с помощью спиртов, получаемых заводским способом; сюда идет, между прочим, в огромном количестве немецкий спирт, добываемый из картофеля. По всем этим причинам Легрэн имеет полное основание принимать в расчет в своей статистике количество алкоголя, потребляемого в виде вина и сидра. Он приходит к тому выводу, что первое место занимает Франция с ее 14 литрами стопроцентного алкоголя. Другие страны располагаются в следующем порядке: Швейцария - 11 литров; Бельгия - 10,59; Дания - 10,2; Германия - 9,33; Англия - 9,23. Неужели борьба в этом случае невозможна? Нисколько. Норвегия, когда-то так страдавшая от пьянства, нашла способ в течение тридцати шести лет понизить потребление алкоголя с 10 до 3,9 литров на человека, благодаря чему все бедствия, связанные с алкоголизмом, стремятся исчезнуть в ней. Ее население возросло на одну треть: с 1.300.000 дошло до 1.900.000 жителей. Число осужденных преступников упало с 250 на 180 на каждые 100.000 жителей; число получающих вспомоществование, в то время как развиваются все формы благотворительности, понизилось с 40 на 1.000 жителей до 33. Наконец национальное богатство в течение семи лет возросло на одну треть: с 496 крон поднялось до 723.

Во Франции правительство недавно учредило во всех первоначальных школах специальные курсы, имеющие целью показать детям неисчислимые бедствия, порождаемые спиртными напитками. Но оплакивая в качестве гигиениста опустошения, производимые алкоголизмом, государство в то же время в качестве сборщика податей публично радуется развитию пьянства. Чиновники министерства финансов констатируют в своих отчетах 1897 года, что алкоголизм не только удержал в 1895 г. все занятые им позиции в прежних департаментах, но, что еще гораздо важнее, департаменты, до тех пор остававшиеся невредимыми, начали находить вкус в алкоголе. "Размеры потребления, - читаем мы в официальном докладе, - прогрессивно возрастают в южных городах, Ниме, Монпелье, Безьере, Сетте". И автор доклада прибавляет следующие характерные строки: "Уже и это возрастание составляет результат, которому администрация должна радоваться; но она без сомнения могла бы добиться еще большего, если бы ей не приходилось бороться с профессиональной контрабандой". Таким образом в Монпелье среднее потребление алкоголя, равнявшееся в 1893 г. лишь 3,6 литра, в 1896 г. дошло уже до 5,48 литров. В Ниме за тот же период потребление поднялось с 4,4 до 5,19 литров; в Марселе - с 7 до 8,51; в Ницце - с 4,4 до 5,19; в Авиньоне - с 4 до 6,2. Наконец в Сетте, где среднее потребление алкоголя равнялось три года тому назад 6 литрам, мы находим в 1896 г. великолепную цифру 11,65. В департаментах, уже и ранее плативших дань алкоголю, потребление его также возрастает, хотя и не в такой быстрой прогрессии, как в областях, упорствовавших до последнего времени, но все-таки в размерах, которые могут быть признаны "удовлетворительными с точки зрения фиска". Так говорит правительство.

В департаменте Сены из 172 сумасшедших 38 страдают алкогольным безумием. К этим 38 следует еще присоединить 39 выродившихся субъектов, у которых "в огромном большинстве случаев степень умственного расстройства пропорциональна их склонности к пьянству". В итоге - 77 на 172, не считая случаев эпилепсии и общей слабости, причиной которых является злоупотребление алкоголем. Из наблюдений доктора Демма, врача бернской детской больницы, вытекает следующий вывод: если взять 10 семейств трезвых и 10 пристрастных к алкоголю, то первые дают 61 ребенка, из которых 50 нормальных и лишь 6 поздно развивающихся или крайне нервных; семьи же, наделенные пьяницами, дают 57 ребят, из которых только 9 нормальных; все остальные - идиоты, эпилептики, горбатые, глухонемые, с наследственным расположением к пьянству, карлики или же умирающие в раннем возрасте от общей слабости. Один статистик вычислял, через сколько времени страна, в которой алкоголь будет продолжать одерживать свои успехи, окажется в таком положении, что для нее будут нужны лишь три учреждения: тюрьма, дом умалишенных и госпиталь. Регрессивные видоизменения в потомстве, причиняемые алкоголизмом, кончаются к счастью полным вымиранием; но если алкоголизм будет захватывать все новых и новых жертв, то что же станется с целой нацией? Гладстон имел основание воскликнуть в палате общин, причем его никто не обвинил в преувеличении: "Алкоголь производит в наше время более опустошений, чем три исторических бича: голод, чума и война. Он выхватывает более людей, чем голод и чума, и убивает более, чем война; он хуже чем убивает: он обесчещивает!" Социалисты предполагают, что алкоголизм связан с экономическим строем, что это - признак глубокой общественной болезни, забвения от которой ищут в вине. Но это значит игнорировать тот факт, что из всех стран во Франции рабочий и крестьянин менее бедствуют, чем где-либо, и менее нуждаются в том, чтобы искать в вине утешения в своих несчастьях. Говорят также, что народ таков, каким мы его делаем: его пороки - наши пороки, "которые он созерцает, которым завидует и подражает"; если они обрушиваются всей своей тяжестью на нас, то "это только справедливо". Не следует однако заходить слишком далеко в этом направлении: пьянство не может быть подражанием нашей трезвости; мы не видим также, каким путем социалистическое правительство, при котором народная масса обратится в верховного повелителя, будет противиться порокам этого повелителя и мешать ему пьянствовать. Попробуйте подвергнуть референдуму вопрос о кабаках, и вы увидите результат.

В этом случае также, с алкоголизмом может бороться только моралист с помощью законодательства. Неужели Франция останется безоружной, в то время как в Швеции, Германии и Швейцарии идет успешная борьба с этим бедствием? Необходимо прежде всего отменить гибельный закон 1881 г., который, провозгласив полную свободу кабака, создал 100.000 новых питейных заведений. Необходимо, чтобы существующие законы о пьянстве и о полицейском надзоре за продажей вина строго применялись; чтобы наказания были усилены для рецидивистов; чтобы число питейных заведений было уменьшено и патентный сбор с них повышен; чтобы открытие новых питейных заведений было запрещено, а старые закрывались бы со смертью их владельца; чтобы вредные спирты допускались к продаже лишь по предварительной очистке; чтобы ядовитые эссенции были запрещены; чтобы привилегия домашней перегонки спирта была отменена; чтобы акциз на алкоголь был повышен, а на безвредные напитки понижен; чтобы рабочие жилища были оздоровлены и улучшены; чтобы по всей стране раскинулись объединенные местные ассоциации с целью вызвать общее движение против алкоголизма; чтобы они боролись повсюду, словом и примером, против того упорного предрассудка, что вино придает силы.

Кроме разумно понятого интереса, очень важно обратиться к нравственному чувству и патриотизму. Было справедливо замечено, что серьезные результаты достигнуты лигами трезвости лишь в протестантских странах, где пропаганда ведется преимущественно на религиозной почве. Там зло обсуждается не физиологами и химиками с научной точки зрения; там люди убеждаются не статистическими данными и анализами, а влиянием идей и чувств, идей о достоинстве и судьбах человека; чувств, имеющих источником глубочайшие и бескорыстнейшие движения сердца: понятие о долге перед всем человечеством, даже более: перед всей вселенной и ее принципом.

Вспомним страницы Канта, где этот великий философ заявляет, что, для того чтобы двигать людьми, надо обращаться к самым высоким идеям и самым бескорыстным чувствам. Мы все воображаем, что величайшим двигателем человека является эгоизм. Но сделайте опыт: нарисуйте привычному пьянице картину его разрушенного здоровья, растраченных сил, ожидающей его бедности и преждевременной смерти; он скажет вам, что вы правы, тысячу раз правы и чаще всего будет продолжать пить. Если же вы, вместо того чтобы обращаться к его чувству самосохранения, пробудите в нем более бескорыстные эмоции, любовь к другим, мысли не только о семье, даже не только об отечестве, а о всем человечестве; если вы обратитесь в то же время к его чувству человеческого достоинства, - вы будете иметь более шансов достигнуть прочного результата. Вы поднимаете всего человека на известную высоту, откуда он, без сомнения, может снова упасть, но уже не до прежнего уровня. Говоря о его личной выгоде, вы еще более сосредоточиваете его мысли на нем самом, а голос выгоды скоро будет заглушен голосом страсти или скрытым импульсом механической привычки. Мы не хотим сказать, что следует пренебрегать теми средствами, которые предлагает наука для умственного просветления; но сила науки заключается главным образом в предупреждении зла: когда порочная привычка еще не усвоена, отчетливая и холодная картина неизбежных последствий может послужить надежным предупредительным средством. Но когда дело идет о том, чтобы произвести переворот в душе, уже сбившейся с пути, уже павшей, - надо обратиться к более глубоким, истинно философским чувствам. В этом именно и заключается сила религиозных идей. Так как мы не можем рассчитывать на реставрацию догматов, надо по крайней мере заимствовать у религий их чистейшую сущность. Хотя это кажется парадоксом, но главная сила идеи заключается в ее философской стороне. Поэтому во Франции, как в стране неверия, орудия воздействия должны быть одновременно научными и философскими.

II. Упадок воли у народа в значительной степени зависит от упадка нервной и мускульной системы, который зависит в свою очередь от большей или меньшей распущенности нравов. Разврат, как и пьянство, ведет роковым образом к быстрой потере душевного равновесия. Невозможно поэтому отнестись с достаточным порицанием к тому развращающему влиянию, какое оказывают в настоящее время непристойная печать, которой предоставлена полная свобода, развращающие зрелища, выставка порока во всех его формах. Можно даже сказать, что опасно вообще все, что возбуждает в народе страсти, какого бы рода они ни были. Действительно, многие чувства и склонности носят неопределенный характер, пока они еще не сознают ни самих себя, ни своего объекта. Классическим примером этого служит смутное желание, пробуждающееся в юноше или девушке, когда они достигают возможности любви:

Voi che sapete che cosa e amor....

Вы, которые знаете, что такое любовь...

Но пусть хоть одно слово откроет чувству глаза, определит его, указав ему его объект, и страсть немедленно же приобретает силу внешнего и волевого выражения, которая может сделаться почти непреодолимой. Тэн, один из величайших изобретателей формул, смеется над "формулами"; между тем формулировать страсть или искупление - значит придать им одновременно и душу, и тело; из состояния смутного стремления они перейдут в состояние ясного сознания. Но что же получается, когда не только "формулируют" страсть, но еще и разжигают ее всевозможными способами? Страсти, сила которых обратно пропорциональна волевой энергии, оказывают огромное влияние на национальный характер так как они изменяют наследственно легкие, сердце и мозг. Известно, что всякая эмоция сопровождается большей или меньшей пертурбацией во внутренних органах, в кровообращении и особенно в том, что можно было бы назвать нервной циркуляцией. Отсюда - большее или меньшее нарушение физического, а также и психического равновесия, сопровождаемое понижением жизненной и волевой энергии. Всякое перевозбуждение неизбежно заканчивается угнетенным состоянием. Результатом этого являются все более и более нервные поколения, с детства предрасположенные волноваться и тратить силы, без волевой энергии, неспособные настойчиво преследовать цель, колеблемые внутренними бурями. Зло существует во всех странах, но наша особенно подвержена ему, потому что преобладающий темперамент во Франции, как мы видели, интеллектуально-чувствительный. Порнографы, так заслуженно бичуемые Максом Нордау, - не "выродившиеся" субъекты, как он предполагает; они отлично знают, что они делают; но несомненно, что эти промышленники деятельно способствуют вырождению. Литература этого сорта, говорят нам, находит читателей не только во Франции, но и заграницей. Правда, но иностранные правительства борются со злом, запрещая продажу книг, которые мы позволяем выставлять напоказ. Этого рода псевдо-литературный промысел существовал во все времена; но ранее полиция ограничивала его заразительное влияние. Пусть будут применены суровые законы, и зло немедленно же исчезнет. Полагаться на то, что "свобода" сама сумеет в этом случае сдержать себя, - значит, в сущности, посягать на свободу, на право, которое мы все имеем, дышать здоровым воздухом и давать возможность дышать им нашим детям.

Глава четвертая. Предполагаемое психологическое вырождение заключение.

I. Изменился ли к худшему наш национальный характер с психологической точки зрения за последнее столетие? Это именно утверждается теми, кто, вместе с физическим вырождением, обвиняет нас также и в умственном. Так, например, один итальянский социолог и один немецкий психиатр одновременно наделяют нас этой внутренней болезнью. Но воспользовались ли они для ее констатирования истинно "научным" методом? А. де Белла уверен, что поставил диагноз нашего упадка в очерке общественной патологии, входящем в его Курс Социологии и напечатанном в апреле 1889 г. в превосходном Rivista di filosofia scientifica. По мнению этого врача, "патологическим элементом, внедрившимся между различными наслоениями французского характера, является преувеличенное самолюбие, совпадающее иногда с тщеславием, иногда с гордостью и всегда - с нетерпимостью, жестокостью и цезаризмом". Все эти недостатки, прибавляет он, сопровождаются кроме того основным противоречием: "в теории - великие принципы, часто опережающие свое время; на практике - отсутствие или неустойчивость всяких принципов, не только человеческого достоинства, но иногда даже и справедливости". Затем автор приводит наш скорбный лист: "1) Тщеславие и гордость. Первая республика во время консульства Наполеона I учреждает орден почетного легиона". Обратите внимание: автор этого тщеславного изобретения - французская республика, а не "итальянец по происхождению", Бонапарт. "Вместо того чтобы окружить себя равноправными с ней республиками, первая республика создает ничтожные по размерам республики, которыми может располагать по своему усмотрению... например, Цизальпинскую, Лигурийскую, Пареенопейскую... Вторая Империя с той же гордостью руководит судьбами Европы, третируя Италию, как французскую префектуру". Вот все, что по мнению этого автора, Франция сделала для итальянцев во время второй империи. "Затем, уничтожив Мексиканскую республику, Наполеон учреждает там империю с Максимилианом Австрийским"... "Все французские поэты, не исключая Виктора Гюго, называют Париж мозгом всего мира"... Во "всех французских романах" фигурирует "согражданин Рошфора, убивающий одним ударом сабли дюжину немцев или итальянцев и раскраивающий одним ударом кулака черепа десяти англичан!...". "2) Нетерпимость и жестокость. При Людовике XVI парижская чернь убивает Фулона и Бертье, и т. д.". Следует классическая картина террора. В итальянской истории нетерпимость и жестокость, по-видимому, неизвестны. "В настоящее время Франция нисколько не изменилась. На французских митингах не слышно ни одной миролюбивой нотки... Когда какая-нибудь сходка в Париже обходится без раненых, то это надо считать за счастье". Столь хорошо осведомленный ученый социолог указывает еще на "наслаждение, с каким французский народ присутствует при смертных казнях". Далее следует еще один важный симптом нашей национальной болезни: "противоречие между теорией и практикой. Первая французская республика погубила венецианскую; вторая потопила в крови римскую. В настоящее время все без исключения французы требуют Эльзас-Лотарингии; но не найдется ни одного человека в целой Франции, который согласился бы на возвращение Ниццы и Корсики Италии! Антиклерикальная и атеистическая третья республика берет под свое покровительство христиан на Востоке". Таковы главные признаки болезни, угрожающей нам смертью. Между тем автор этого курса социологии в общем симпатизирует нам: "Франция, - говорит он в заключение, - великая нация; в области науки и искусств она стоит в одном ряду с первыми европейскими нациями... Франция, прежде всего, народ сильной инициативы; вот почему ее падение составило бы непоправимую потерю для Европы". Если в христианский период даже философы и социологи по ту сторону Альп имели такие сведения и так судили о нашем характере, то можно представить себе, какое чудовищное взаимное непонимание царило в массах между двумя соседними нациями! Будем надеяться, что оно скоро исчезнет. Думая, что он дает научную картину французского характера, де Белла, и не подозревая того, обрисовал нам ненормальное состояние итальянского ума за последние годы. Может явиться вопрос, не было ли это состояние также "патологическим"? Но нет, оно было просто политическим. Приравнивая Корсику к Эльзас-Лотарингии, автор более знакомит нас с задними мыслями итальянских правителей того времени, чем с нашими собственными. Что касается охраны восточных христиан, то здесь также легко угадывается желание Италии взять ее в свои руки и воспользоваться ею в своих интересах без малейшей заботы о том, не "противоречило ли бы" это ее антипапской политике. Во всяком случае, если бы у нас не было других симптомов психического вырождения, то мы могли бы считать состояние своего здоровья удовлетворительным.

Наиболее серьезные обвинения в вырождении навлечены на нас нашей современной литературой, нашими поэтами и романистами. Мы охотно соглашаемся, что декаденты, слава которых впрочем уже миновала, вернули нас, как это показал Летурно, к литературе первобытных дикарей; к поэзии "междометий", в которой звуки составляют все, а смысл не играет никакой роли; к вереницам туманных сравнений и образов, причем стихотворение можно читать безразлично, с начала или с конца; к повторениям слогов и созвучий и игре словами, характеризующими песни папуасов, готтентотов или кафров. Это литература, впавшая в детство. Но кто серьезно интересуется этими попытками, большинство которых даже не искренни, а являются каким-то добровольным безумием, обдуманным бредом? Нельзя судить о стране по тому, что служит забавой немногих пресыщенных и скучающих людей, так же как и по какому-нибудь смешному модному фасону.

Известный обвинительный акт Макса Нордау, по поводу нашей современной литературы, не более доказателен, чем и обвинения, высказанные А. де Белла по поводу нашего национального характера. По мнению Нордау, наши главнейшие болезни, наблюдаемые им впрочем во всей Европе, раскрываются нашими поэтами и романистами: эготизм, мистицизм и непристойный лжереализм. Нордау определяет мистицизм, как "неспособность к вниманию, к ясной мысли и контролю над ощущениями, неспособность, вызванную ослаблением высших мозговых центров". Может ли быть что-нибудь ненаучнее этой фразеологии, заимствованной у естественных наук? Точно так же, "эгоизм является следствием дурной проводимости чувствительных нервов, притупления центров восприятия, аберрации инстинктов вследствие отсутствия достаточно сильных впечатлений, и большого преобладания органических ощущений над представлениями". Вот почему ваша дочь нема. Какое разъяснение можно почерпнуть в этой "нозологической картине", достойной Мольера? Разве эгоизм наших поэтов и литераторов сильнее, чем он был во времена Рене и Вертера? Во всяком случае он - естественное последствие той недостоверности, которой страдают в настоящее время все объективные и безличные доктрины. Вследствие отсутствия общей веры, мысль каждого обращается на самого себя; патология здесь ни при чем. Что касается непристойного реализма, который мы только что сами клеймили и который пользуется безнаказанностью благодаря преступному индифферентизму полиции, то перенеситесь в средние века и даже в позднейшие; вспомните старую литературу горожан и виллэнов, грубость, коренную безнравственность "галльского веселья". Разве не отличалась даже избранная часть прежнего общества, наряду со своими добродетелями, бесчисленными пороками? Разве литература даже наиболее культурных классов XVIII века была менее безнравственной, чем современная? Наконец, в число наших болезней Нордау включает, под рубрикой мистицизма, всякое стремление к идеальному миру, всё, выходящее из узкого круга положительной науки. Тем, кто говорит, что чистая наука оказалась несостоятельной в области морали и религии, он отвечает, перечисляя все открытия, касающиеся строения материи, теплоты, механического единства сил, спектрального анализа, геологии, палеонтологии, "хромофотографии", "мгновенной фотографии", и т. д., и т. д., и затем восклицает: "И вы не довольны!" Нет, мы еще не довольны, так как наше честолюбие выше. Спектральный анализ может обнаружить присутствие металлов на звездах, но он ничего не говорит нам относительно смысла и цели существования. "Тот, кто требует, - говорит Нордау, - чтобы науки невозмутимо и смело отвечали на все вопросы праздных и беспокойных умов, неизбежно потерпит разочарование, потому что наука не хочет и не может удовлетворить этим требованиям". Прекрасно. Значит, вы признаете, что существуют вопросы, на которые положительная наука по необходимости отвечает молчанием. Но неужели озабоченность этими вопросами указывает на "праздность и беспокойность" ума, даже когда они касаются самого значения и употребления жизни? Включать в число мистиков и вырождающихся всех, кому железные дороги и телеграфы не доставляют полного удовлетворения ума и сердца, - значит забывать, что философия и религия (эта коллективная философия народов) существовали всегда, и будут существовать, пока человек не перестанет спрашивать себя: Кто я? Откуда я? Что я должен делать и на что надеяться? Этого рода заботы не только не указывают на вырождение, но всегда служили признаками эпох обновления и прогресса. Когда толпа инстинктивно чувствует настоятельную потребность в учении о мире и жизни, - в этом не следует находить какого-либо мистического бреда или "неспособности ко вниманию, вызванной ослаблением центров коркового вещества". Так как Нордау любит сближать психологию с биологией, то он мог бы найти нечто аналогичное в инстинкте, заставляющем повертываться к свету даже живые существа, еще лишенные глаз. Отбросьте слабый луч света в воду, в которой плавают инфузории; у них еще нет зрительного органа, но они все-таки ощущают свет и направляются к нему, как к условию жизни и благосостояния. Еще не вполне сознательная толпа, в силу подобного же инстинкта, устремляется ко всякому отдаленному лучу света, в котором думает найти предвестника идеала-освободителя.

В изучении литературы вырождающихся Макс Нордау имел предшественника в лице Гюйо, на авторитет которого он впрочем не раз ссылается. Но Гюйо остерегался преувеличений и поспешных обобщений; он показал, что искусство должно подчиняться закону, заставляющему нас на протяжении четверти столетия и даже в более короткий период времени присутствовать при обновлении на одном пункте и разложении на другом, "при рассветах и сумерках, когда очень часто нельзя даже сказать, наступает ли день или кончается". Теория упадка может, следовательно, применяться лишь" к группам писателей, к отдельным частям столетия, к сериям тощих и бесплодных годов". Никакое обобщение невозможно в этом случае. Идеи быстро следуют одна за другой, наука беспрестанно преобразовывается; как могут литературные школы избегнуть этого непрерывного движения? Необходимо меняться и обновляться; но гении являются редко, и надо, по выражению Гюйо, "уметь ждать, прежде чем объявить, что наступил час непоправимого упадка". Ни забота о форме и словах, ни дурной вкус и несвязность идей и образов, ни торжество критического и аналитического направления еще не служат достаточными доказательствами упадка, так как все эти черты встречаются даже в великие эпохи и у великих гениев. Нордау повсюду видит болезни. Если вы мало написали - это признак бессилия; если вы много пишете - это симптом графомании. Чтобы вы ни делали - вы "вырождающийся". Нордау не подумает о том, что вместе с распространением образования и дешёвого книгопечатания, число пишущих роковым образом должно было увеличиться. Как могло бы в этой массе печатающихся произведений не оказаться нелепостей? Судить о конце нашего века по плохим поэтам - то же, что судить о веке Людовика XIV по Прадону и Шаплэну или о всем XIX веке по его первым годам. Разве Делилль и псевдо-классики предвещали появление Ламартина и Гюго?

Если подражание, как показал Тард, - господствующий принцип деятельности, то любовь к перемене - также один из законов общества и индивидуума; а перемена может быть переходом от одной крайности к другой. После ясной, веселой и поверхностной музыки Адама, Обера и других, стали увлекаться туманной, мрачной и глубокой музыкой Вагнера. После господства уравновешенной и рассудительной классической литературы, почувствовали потребность в беспорядочной и безрассудной. Подобным же образом, после парнасцев, символисты и декаденты почувствовали потребность в неопределенном, туманном, неуловимом и непознаваемом. В настоящее время в области литературы что-то закончилось и что-то начинается. Закончился грубый натурализм; начинается, по-видимому, примирение натурализма с идеализмом. Вот все, что можно заключить на основании более или менее удачных попыток декадентов и символистов. Французский гений далеко еще не исчерпан.

Впрочем, наряду с хулителями, мы встречаем за границей и благоприятные суждения о Франции. Gallia rediviva (Возрождающаяся Галлия) - таково заглавие статьи, помещенной в январе 1895 г. в Atlantic Monthly; в этой статье Кон подвергает обзору все, что заставляет верить в возрождение французского духа. Особенно многозначительным представляется ему, за последние двадцать пять лет, пробуждение национального духа, трудолюбие страны, реорганизация могущественной армии, быстрый подъем первоначального и высшего образования, а главное - прогресс философии и именно идеалистической. Старый материализм почти исчез ввиду все возрастающего тяготения к моральными общественным наукам. "Заметны усилия со стороны приверженцев всех философских мнений, протестантов, католиков и свободных мыслителей, выставить на вид потребность в преданности какому-либо идеалу. Чтобы Франции как нации, пришлось снова вернуться к догматам христианства, "в этом можно усомниться; но, без всякого сомнения, Франция ищет какой-нибудь идеальной формы вдохновения, свет которого мог бы наполнить радостью все искренние сердца; не следует ли встретить эти поиски словами глубочайшего религиозного мыслителя Франции - Паскаля: "Ты не искал бы меня, если бы уже не нашел"?

II. В конце концов мы не могли найти ни в нашем национальном характере, ни в наших искусствах и литературе еще столь жизненных, так называемых "научных" доказательств нашего вырождения. Некоторые печальные симптомы, как физического, так и психического характера, более заметны во Франции, потому что мы опередили другие европейские нации. Так например, замедление рождаемости произойдет через некоторое время и у них. Что касается поглощения кельто-славянскими расами элементов белокурой расы, то оно наблюдается также в Германии и Италии. Даже в Англии число брюнетов увеличивается, и этнологи утверждают, что с начала исторических времен брахицефализм возрастает там. Невозможно допустить, чтобы такое общее явление было непоправимым несчастьем; во всяком случае, если здесь и есть этническое "распадение", то оно не составляет особенности нашей страны. То же самое следует сказать о росте городов с их выгодными и невыгодными сторонами, а также о распространении алкоголизма и разврата. Нельзя судить о целой нации по романам, печатание которых терпится у нас полицией и против которых мы к сожалению не пытаемся воздействовать. Совокупность неблагоприятных обстоятельств, не вполне еще определенных и измеренных, не может служить основанием для произнесения смертного приговора над нами. Отсюда следует лишь заключить о необходимости для Франции, как и для других наций, во-первых, - лучшей физической гигиены, способной уравновешивать влияние умственного или эмоционального переутомления, во-вторых, - спасительной реакции против обезлюдения деревень в пользу городов, и наконец, что всего важнее, - очень строгих законов против пьянства и разврата. Успех мер, принятых в Швеции и некоторых штатах Североамериканского союза, должен был бы убедить наших законодателей, если бы только последние не находились к несчастью под политическим вассальством "кабаков". Что касается подстрекательства к разврату прессой, то достаточно было бы небольшой твердости со стороны правительства и парламента, чтобы положить ему конец: задача в этом случае очень легка, и нам непростительно откладывать ее исполнение.

С психологической точки зрения, по-видимому, не произошло больших изменений во французском характере. Возможно, что мы стали положительнее и реалистичнее, недоверчивее к чувству, менее восторженны и наивны. За последние двадцать лет, несмотря на наши слабости и бедствия, мы обнаружили более рассудительности, устойчивости в чувствах, просвещенного патриотизма, терпеливой и настойчивой воли. Обвинять нас в непостоянстве и быстром упадке духа сделалось общим местом. Но разве мы не обнаружили выносливости и настойчивости в войну 1870 г., которая была однако не наступательной, а оборонительной, и сопровождалась не победами, а поражениями? В конце концов, завоевательные экспедиции - лишь временное безумие, к которому слишком часто нас увлекают наши вожди; при малейшем повороте счастья, наш здравый смысл заявляет о своих правах; но в борьбе за целость Франции мы не могли решиться, пока не были безусловно вынуждены, потерять одного из живых членов нашего отечества. С тех пор, хотя нас признают забывчивыми, не перестают говорить об упорстве, с которым мы вспоминаем о наших братьях - эльзас-лотарингцах. В чем же нас упрекают, наконец? В мстительности оскорбленного самолюбия? В ненависти побежденного к своему победителю? Нет; в военной игре мы всегда были достаточно хорошими игроками, чтобы легко мириться с поворотами счастья. Но мы считали бы себя обесчещенными равнодушием к правам народов и наших соотечественников. Мы не питаем ненависти к Германии, но мы любим Францию и чувствуем отвращение к несправедливости.

Соединение впечатлительности и общительности с светлым и ясным умом, присущее, как нам кажется, французскому характеру, не может впрочем обойтись без частых противоречий. Этим объясняется, в наших нравах, в нашей истории и политике, беспрестанная смена свободы и порабощенности, революции и рутины, оптимистической веры и пессимистического упадка духа, восторженности и иронии, кротости и насилия, логики и нерационального увлечения, дикости и человечности. Очевидно, что равновесие страсти и разума в высшей степени труднодостижимо и неустойчиво; между тем к этому именно равновесию непрестанно стремится французский характер. Нашим главнейшим ресурсом является страстное увлечение рациональными и здравыми идеями. Мы сознаем необходимость этого и нашу способность к этому. Мы стремимся укрепить самих себя, привязавшись мыслью и сердцем к цели, указанной нам умом и поставленной на возможно большую высоту.

В подтверждение нашей отсталости и грозящего нам вырождения, наши противники особенно настаивают на сходстве нашей впечатлительности и чувствительности с чувствительностью и впечатлительностью женщины или ребенка. Но это чисто внешнее сходство не должно было бы скрывать от них многих глубоких различий. Назвать взрослыми детьми людей, восторженно верующих в идеи и с бескорыстной энергией защищающих их, - нетрудно; но разве молодость сердца заслуживает такого презрения? Разве "любовь к человеческому роду" - порок? Если бы во Франции не было ничего другого, кроме ребяческого, женственного или "плебейского", могли ли бы мы в свое время (продолжавшееся века) господствовать над миром благодаря то нашему политическому и военному могуществу, то нашему умственному превосходству? Нет, мы не можем согласиться с нашими противниками, что отечество Декарта, Паскаля, Боссюэ, Корнеля, Мольера, Ришелье и др. представляет собой лишь страну взрослых детей. Не всё в нашей истории и в наших действиях легкомысленно и суетно, как утверждают это Джиоберти и Леопарди. Если когда и встречаются эти недостатки (не всегда отделимые от достоинств, обратную сторону которых они составляют), то они зависят не от женского или детского характера французов; они объясняются одновременно нашим нервным темпераментом, нашим воспитанием и присущей нам общительностью. В самом деле, при сношениях с людьми иногда нельзя бывает слишком глубоко захватывать вопрос, слишком настаивать, превращать гостиную в аудиторию, а разговор в диссертацию. Подобным же образом, желание нравиться другим, добиться их уважения естественно порождает известное тщеславие и известное "уважение к личности". Индивидуум уже не ищет в самом себе всего своего достоинства и значения, он в значительной степени ищет его в других. Точно так же, мягкость нашего характера, наши слабости, погоня за модой и боязнь общественного мнения зависят не от того, что мы похожи на женщин, а от того, что общественная жизнь требует этой мягкости, этого закругления всех острых краев индивидуальности, этой зависимости каждого от общего настроения. Следует ли заключить отсюда, как это делают немцы, англичане и итальянцы, что расширение общественной жизни имеет необходимым последствием сужение личной и внутренней, что, по мере того как развивается одна, атрофируется другая? Да, если понимать под общественной жизнью светскую; но составляет ли последняя истинную общественную жизнь и не есть ли она лишь ненормальная, извращенная форма ее? Лучше понятое общественное существование требует, напротив того, сильной индивидуальности и высокого развития личности. Идеал, который составила себе Франция, еще не осуществив его в достаточной мере, и к которому она должна всегда стремиться, заключается в согласном росте общественной и индивидуальной жизни. Ее гений остается так же полезен и необходим миру, как и гений соседних наций, не в обиду будь сказано государственным людям, мечтавшим не так давно подчинить немецкому господству и немецкому языку Францию севернее Лиона, а господству Италии и итальянского языка Францию к югу от Лиона.

Что касается наших настоящих зол, внушающих столь законное беспокойство, то индифферентизм и упадок духа имели бы в данном случае одно и тоже действие и были бы одинаково опасны. Ничто так не опасно для народа, как "самовнушение" относительно грозящего ему упадка. Постоянно повторяя себе, что ему грозит падение, он может вызвать у себя головокружение и упасть. Подобно тому как на поле битвы уверенность в поражении делает его неизбежным, национальный упадок духа лишает характеры их упругости и обращается в нечто напоминающее настроение самоубийцы. Довольствуясь нелепыми словами, вроде: "конец расы", "конец века", "конец народа", люди отдаются общему течению, становятся безучастными, ссылаются на бессилие индивидуума в борьбе с роком, тяготеющим над целым народом и даже принимающим форму физической необходимости. Мы видели, что в действительности этой необходимости не существует. Ренан настаивал когда-то на громадном значении расы, в то время как Тэн преувеличивал значение среды; в конце концов оба признали в нации - и особенно во французской, более доступной общественным влияниям - "духовный принцип", результат "долгих усилий, жертв и самоотверженности в прошлом", наследие, полученное нераздельным, с обязательством увеличивать его ценность, и принимаемое сознательно путем своего рода "повседневного плебисцита". "Мы - то, чем были вы, - говорилось в спартанской песне, обращенной к предкам, - и мы будем такими, какими вы теперь". То что древние поэты выражали образно, современные ученые могли бы повторить от имени самой действительности; но только влияние предков увековечивается не одной наследственностью расы и неизменным влиянием физической среды, как, по-видимому, думают многие из современных ученых, а также языком, воспитанием, религией, законами и нравами. Этот импульс, действующий на таком огромном расстоянии и двигающий нами в течение веков, как единая сила, вздымающая волны на всем море, не представляет собой лишь слепого влияния инстинктов четвертичного периода или окружающих нас материальных факторов; это вместе с тем - влияние идей и чувств, развитых цивилизацией и надстраивающих над физическим организмом моральный. Если нация представляет собой единый организм, то это прежде всего духовный организм. Мы рассмотрели, с психологической точки зрения, какова французская душа. Невозможно усматривать "сумерки народа" в чрезмерной нервности или ослаблении мускульной системы, встречающихся более или менее и у всех других наций. Если умственная жизнь и общественные влияния, с их хорошими и дурными сторонами, более преобладают во Франции, чем в других странах, а этнические влияния достигли в ней в высшей степени неустойчивого равновесия, то в этом столько же основания для надежд, как и для опасений. В критические минуты национальный характер со всеми обусловливаемыми им благоприятными и неблагоприятными шансами становится прежде всего вопросом ума и воли: спасение или гибель нации в ее собственных руках.

III. Выбор народных героев - факт великой важности в психологии народов. Действительно, герои представляют собой одновременно типических представителей данной расы и ее идеализованное представление о самой себе. Один немец справедливо сказал, что никогда не могло бы существовать нации Наполеонов, но что был момент, когда тайным желанием каждого француза было сделаться Наполеоном. Этот идеальный Наполеон далеко впрочем не походил на грубого и вероломного исторического Наполеона, которого даже в настоящее время, после стольких разносторонних исследований, мы еще не знаем достаточно. Верцингеторикс, Карл Великий, Людовик Святой, Жанна д"Арк, Винцент де Поль, Байярд, Генрих IV, Тюрень, Конде, д"Ассас, Мирабо, Наполеон - вот герои Франции, истинное или воображаемое лицо которых всем знакомо. Наиболее популярны - Жанна д"Арк и Наполеон, причем из последнего сделали олицетворение французской революции и французской славы. Несомненно под влиянием классического направления великие люди Франции претерпели большие изменения и приблизились к условным героям корнелевских и расиновских героев; но во всяком случае они действовали обаятельно на простое и непосредственное народное воображение своим мужеством и презрением к смерти, неудержимым порывом и всепокоряющей откровенностью, величием души и рыцарским духом, преданностью отечеству или человечеству, любовью к "свободе", "просвещению" и "прогрессу". Это - символы скорее идеала, живущего в народной душе, чем исторической действительности; но нельзя отрицать, что если вы захотите характеризовать этот идеал одним словом, вы назовете его идеалом великодушия.

В глазах некоторых наций, быть великодушным - значит быть "дураком". Без сомнения, великодушие должно быть просвещенным и "идеи" являются силами лишь в том случае, если они не противоречат действительности. Но народы грешат в настоящее время вовсе не избытком любви и преданности к идеям; напротив. Скептицизм, утилитарные заботы, нечестность в денежных делах, узкая политика партий и интересов, эгоистическая борьба классов - вот с чем необходимо теперь повсюду бороться во имя идей. Если бы Франция отреклась от своего культа идеала, от своего бескорыстного служения обществу и человечеству, она утратила бы, без всякого возможного для нее выигрыша, то, в чем всегда заключалась ее истинная моральная сила. Не будем насиловать наших способностей.

De l"Intelligence I, кн. IV, гл. I.

Тард. Законы подражания, гл. III. Что такое общество?

Этот пессимизм оспаривается в пользу несколько преувеличенного нового оптимизма Новиковым в его интересной книге о Будущности белой расы.

Приложите один конец большого циркуля ко лбу, а другой к затылку, и вы получите длину черепа; затем измерьте циркулем наибольшую ширину черепа по линии ушей; частное от разделения ширины черепа на его длину называется черепным показателем (l"indice cephalique).

Немецкий антрополог Гольдер так хотел назвать круглоголовых предшественников германцев в Германии

Против этого выставляются следующие возражения: 1) брахицефалия менее значительна и менее распространена в Азии, чем в Европе; 2) брахицефалы могли бы проникнуть в Европу в бронзовый период, лишь пройдя через Сибирь и Россию, где именно в эту эпоху встречаются почти одни долихоцефалы, или же пройдя сквозь все население ассирийцев, что исторически невозможно. Наконец, наши растения не азиатского происхождения

Прибавим еще, что, как это доказал Коллиньон, победители обыкновенно занимали равнины и долины рек, между тем как побежденные были оттесняемы в горы или на самое побережье океана.

Один японский антрополог предполагает, что высшие классы Японии в значительной части потомки аккадийцев, близко стоящих к халдеям. Во всяком случае монгольский элемент менее значителен в Японии.

В настоящее время черепной показатель повысился у греков с 0,76 до 0,81.

Немцы указали у Виргилия на следующее описание лица, обладавшего вполне германской наружностью и даже носившего германское имя, - Герминия:

Catillus Joan.

Ingentemque animis, ingentem corpore et armis

Dejicit Herminium, nodo cui vertice fulva

Caesaries nudique humeri.

Известно, что франки и германцы завязывали узлом свои длинные волосы, падавшие на спину.

Субис (Soubies) издал в Галле (1890 г.) книгу об идеале мужской красоты у старых французских поэтов ХП и ХIII вв. Физический идеал отвечает аристократическому типу: высокий рост, широкие плечи, развитая грудь, тонкая талия, высокий подъем ступни, белая кожа, белокурые волосы, румяные щеки, живой взгляд, малиновые губы.

Однако Аттила, принадлежавший к финской или урало-алтайской расе, изображается Иорнандесом с приплюснутым носом, маленькими впалыми глазами, огромной головой и темным цветом кожи.

Кошут походил внешностью на гунна и гордился этим. Но были ли большие основания для такой гордости?

Familles eugeniques, составляющие как бы этническую аристократию.

Германские народы или считающие себя таковыми обвиняют кельтские расы в нечистоплотности, но как объяснить в таком случае, что галлы изобрели мыло? По свидетельству Аммьена Марцелина они, напротив того, обращали большое внимание на уход за своим телом, и их никогда нельзя было увидеть одетыми в грязные лохмотья.

Известно, что галльские друиды пользовались, по свидетельству Цезаря, важными преимуществами: они были освобождаемы от военной службы и от всех налогов; они имели право запретить совершение жертвоприношения, т. е. подвергнуть настоящему отлучению. Все друиды, включая сюда и их высших членов, были выборные. Для избрания требовалось длинное подготовление, так как обучение было только устное и продолжалось, как говорят, двадцать лет. Наука друидов славилась в древности; но этому нельзя придавать большого значения: известно, как древние увлекались всеми иноземными тайнами. Во всяком случае друиды изготовляли законы и судили большинство тяжб и преступлений. Цезарь прибавляет, что они обучали юношество, объясняя ему "течение звезд, величину мира и земель, силу и могущество богов". Они в особенности внушали ему, "что душа не умирает, но после смерти переходит в тело другого". Цезарь вероятно заблуждался относительно последнего пункта, если только какие-нибудь более ученые друиды не познакомились на юге Галлии с греческими и пифагорейскими доктринами. Но идея метампсихоза противоречит всему, что социология сообщает нам о верованиях первобытных народов вообще и галльских в частности.

Когда галлам случалось быть недовольными Римом, им отвечали, указывая на их вековых врагов, германцев, всегда готовых перейти Рейн: "В Германии существуют те же причины, что и прежде, вторгнуться в Галлию (так говорил им Цериалий): любовь к деньгам и удовольствиям, желание переменить место, германцы всегда будут рады покинуть свои болота и пустыни и броситься на плодородную Галлию, чтобы завладеть вашими полями и поработить вас самих". Действительно, Рим уже спас южную Галлию от страшного нашествия кимвров и тевтонов. Когда Цезарь вступил в Галлию, разве он не был призван самими галлами? Если эдуены обратились к нему за помощью, то только потому, что свевы уже перешли Рейн, и Ариовист уже называл Галлию "своей". "Необходимо случится, - говорил один галл,- что через несколько лет все галлы будут изгнаны из Галлии и все германцы перейдут Рейн, потому что германская почва не может сравниться с галльской, а также и образ жизни обитателей этих стран". Таким образом честолюбие Цезаря было полезно самой Галлии, так как охраняло ее от германского варварства.

Известны слова Вольтера: "Через какой бы город вы ни проезжали, будь то во Франции, в Испании, на берегах Рейна или в Англии, вы везде встретите добрых людей, которые будут хвастаться тем, что у них был Цезарь. Каждая провинция оспаривает у соседней ту честь, что она первая получила от Цезаря удар плетью". Все народы восхищаются теми, кто их хорошо наказывает, будут ли то кельты или германцы.

Некогда, писал Страбон в первом веке по Р. Х., галлы думали более о войне, чем о труде. "Теперь, когда римляне заставили их сложить оружие, они принялись с тем же жаром обрабатывать свои поля, они с той же охотой усвоили более цивилизованные нравы". По словам Плиния, римляне смотрели на галлов, - так же как и на греков, - как "на самый промышленный народ". В конце первого века Иосиф говорил о Галлии: "Источники богатства выходят там из глубины почвы и разливаются потоком по всей стране". И он желал своим восточные компатриотам быть "храбрыми, как германцы, искусными, как греки, и богатыми, как галлы".

Что касается до природного вкуса к искусствам, то он обнаружился у галлов, в замечательных произведениях, немедленно же после того, как они познакомились с римскими образцами. Сначала они довольствовались доведенным до совершенства подражанием скульптуре их предшественников; в стеклянных, металлических и мозаичных изделиях они скоро сделались настоящими мастерами.

После завоевания, как и до него, галлы всегда проявляли ту же любовь к опасностям и битвам. Они доставляли римским армиям наиболее смелых пехотинцев и наиболее стойких всадников. В конце империи только они одни умели сражаться; ими были даны последние упорные сражения германцам и персам. "Они хорошие солдаты во всяком возрасте, - говорит Аммьен Марцелин; - юноши и старики несут службу с равной энергией, их тела укреплены постоянными упражнениями, и они презирают всякие опасности". По словам поэта Клавдиана, галлов побеждает не сила, а случай: Sitgue palam Gallos casu, non robore vinci.

В последние дни империи, когда государи хотели иметь солдат, которые не были бы варварами и вместе с тем не отступали бы перед врагом, они требовали их у Галлии, "этой страны сильных людей, мужественно относящихся к войне".

По мнению Фюстель де Куланжа, существует аналогия между отношением патронов и клиентов в древнем Риме и Галлии и крепостным правом германцев; между медленной революцией, обратившей клиента в арендатора, а потом собственника земли, и революцией, обратившей феодальных крепостных сначала в связанных определенными обязательствами по отношению к помещику, а затем в крестьян собственников; между преобразованием армии в древних республиках, после того как в нее вошел плебс, и преобразованием армии средних веков после учреждения коммун; между самими коммунами, основанными на развитии благосостояния среднего класса, и древней демократией, возникшей благодаря торговле и замене недвижимой собственности движимой.

Сын великого Фихте писал: "То, что отличает французов в их научной деятельности и что глубже, чем обыкновенно думают, связано с верной оценкой истины, - это ясность, гармоническая законченность идеи, строгость изложения, точность определений... Поскольку французы усваивают наши теории, постольку мы можем судить с внешней стороны о степени ясности и научной законченности этих теорий: они первые и неоспоримые судьи ясности, зрелости и точности идеи". Введение к французскому переводу "Способа достигнуть счастливой жизни", стр. 4, 6.

Извлекаем из Этимологического Словаря Браше следующую статистику современного французского языка: 1) слов неизвестного происхождения - 650; 2) слов латинского корня - 3,800, германского - 420; греческого - 20; кельтского - 20; 3) итальянских слов - 450; провансальских - 50; испанских - 100; немецких - 60; английских - 100; славянских - 36; семитических - 110; восточных - 16; американских - 20; 4) исторических слов - 105; 5) звукоподражательных - 40. Итого - 5.977. Если вычтем из 27.000 слов, содержащихся в Академическом Словаре, эту цифру 5.977, то останется 21.000 производных слов, образованных или народом, путем развития коренных слов, или учеными, путем заимствований из греческого и латинского языков.

Венедей (Venedey), в своей книге Les Allemands et les Franзais, d"apres l"esprit de leur langue et de leurs proverbes, говорит: "язык - это народ", и он находит, что во французском языке менее свободы и поэтического чувства, чем в немецком. Затем, основываясь на изучении языка, он прибавляет: "Француз обладает чувством своего права; немец - чувством лежащей на нем задачи; француз скорее решается и более точен, нежели немец; он деятельнее и счастливее... Французы говорят: я зарабатываю мой хлеб, тогда как в Германии надо его заслужить. Француз знает, немец может; один знает язык, знает (умеет) сделать что-нибудь, знает (умеет) молчать; другой может говорить на известном языке, может сделать что-нибудь, может молчать". Venedey мог бы прибавить, что из этих двух языков один проявляет более интеллектуальности, другой - большее преобладание воли и силы над разумом".

В таком, например, роде: "Временное правительство республики, убежденное, что величие души - высшая политика, что всякая революция, произведенная французским народом, должна служить санкцией новой философской истины, и т. д., и т. д., декретирует".

К комическому и сатирическому жанру примыкают фаблио и Поэма о Ренаре-лисе; в них, без сомнения, много злой наблюдательности, критического чутья, веселья и ума; но на один такой фаблио, как Гризеледис, сколько мерзости во всех значениях этого слова! Мы обязаны галльскому уму Ренье, Мольером, Лафонтеном и Вольтером, но это не мешает ему быть слишком часто позором Франции.

Во время своей юности Наполеон ненавидел французов, завладевших Корсикой: он жалеет о неудавшейся попытке Паоли. Откровенничая с Буррьенн, он сказал: "Я причиню твоим французам все зло, какое буду в состоянии причинить". "Он презирал, - говорит мадам де Сталь, - нацию, избранником которой желал быть". "Мое происхождение, - говорил он сам, - заставляло всех итальянцев считать меня своим соотечественником" (Memorial, 6 мая 1816 г.).

Когда папа колебался приехать короновать его, "итальянская партия в конклаве, - рассказывает он, - одержала верх над австрийской, присоединив к политическим соображениям следующий довод, ласкавший национальное самолюбие: В конце концов это - итальянская династия, которая благодаря нам будет управлять варварами; мы отомстим галлам".

Кант замечает мимоходом, до какой степени трудно перевести на другие языки, а особенно на немецкий, некоторые французские слова, оттенки которых выражают скорее черты национального характера, нежели определенные предметы, как, например: "esprit (вместо bon sens), frivolite, galanterie, petit-maitre, coquette, etourderie, point d"honneur, bon ton, bon mot, и т. д.". Как видно, мы для Канта все еще оставались в XVIII веке.

Так Вольтер называл партию иезуитов.

Луи и наполеон - золотые монеты.

Во Франции, говорит Lagneau, как и в большинстве больших государств, военные и политические власти считают своим долгом не собирать, а главное не обнародовать сведений о потерях, причиненных войнами; когда же невозможно вовсе скрыть этих потерь, они считают долгом ослаблять их значительность, чтобы не устрашить население. Каковы бы ни были побуждения, которыми мотивируется это утаивание или это смягчение истины, значительная часть смертности, вызванной войной, легко смешивается с общей смертностью. Часто она кажется гораздо менее действительной, потому что к ней относятся только смертные случаи от ран. Между тем во всех войнах, а особенно продолжительных, число убитых на поле сражения и умерших от ран гораздо менее числа умерших от болезней.

Смертность 1871 года, констатированная официальной статистикой, превосходит своими громадными размерами все, что мы знаем о самых тяжелых исторических эпохах. Приняв во внимание страшное уменьшение нашего народонаселения за эти два года войны 1870-1871 гг., можно согласиться с Ланьо, находящим умеренной цифру Фурнье де Флэ, который определяет в 2.500.000 человек потерю, причиненную двадцатитрехлетними войнами Революции и Империи, не включая сюда жертв террора и гражданских войн. Можно даже очень легко допустить вместе с Шарлем Рише, что потери от одних войн Империи простирались до 3.000.000 людей, если присоединить к умершим солдатам жертв обоего пола, которые должны были погибнуть во время двух нашествий, независимо от дефицита, причиненного войною рождаемости. Если, говорит Ланьо, мы прибавим цифру потерь за промежуток времени от 1852 до 1869 г., определенную нами в 356.428 человек (на основании сопоставления числа призванных на службу и уволенных солдат) к 1.308.805 французам и француженкам, погибшим за период 1869-1872 гг. благодаря бедственной войне 1870 г., то мы получим дефицит в 1.500.000-1.600.000 жителей, погибших за период Второй Империи, - цифру, также совпадающую с 1.500.000 умерших, которых насчитывает Рише за тот же период нашей истории.

После бедственной войны 1870 г. для Франции снова наступил период мира. Несмотря на занятие Туниса, оказавшееся столь убийственным благодаря тифозной эпидемии, поднявшей в 1881 г. смертность в экспедиционном корпусе до 61,30 на 1000; несмотря на экспедицию в Южный Оран; несмотря на занятие Тонкина, столь убийственное благодаря холерной эпидемии, поднявшей в 1885 г. смертность в армии до 96 человек на 1000; несмотря на экспедицию на Мадагаскар, в Верхний Сенегал и Судан, общая смертность в армии, по-видимому, была не велика. "Однако она оказалась бы значительно большей, если бы не продолжали воздерживаться от сообщений о многочисленных умерших солдатах экспедиционных корпусов, посылаемых в эти отдаленные страны" (Lagneau, Consequences demographiques qu"ont eues pour la France les guerres depuis un siecle. Annales de l"Academie des sciences morales, 1892).

Искусства, литература и науки нигде не находят так много средств и побуждений для работы, так много случаев сделать известными и заставить оценить свои произведения. Гениальный человек, говорит Левассер, может родиться где угодно; но "полное развитие таланта - удел городов". Если, следовательно, художественные, литературные и научные таланты составляют "цвет цивилизации" и являются источником социального усовершенствования, то приходится простить городам некоторые их невыгодные стороны, принимая во внимание оказываемые ими услуги. Иногда города бывают "беспокойны" и при господстве централизованной демократии могут дать политике направление, на краю которого зияет бездна, но чтобы оценить роль городов, "не следует принимать во внимание лишь один Париж, а в Париже - лишь крайности демагогии; необходимо понять великое движение социальных идей, которые бродят в них и которые далеко не бесплодны". Это движение, так же как искусство и науки, способствует прогрессу цивилизации.

Если рассматривать нацию как живой организм, то можно сказать, что "деревни производят более людей, чем сколько утилизируют, а города поглощают и потребляют часть этого излишка, возвращая взамен того нации значительную ценность в форме богатства и цивилизации". Чем более совершенны орудия производства и экономическая организация, тем более значительную часть населения нация может посвятить работе больших городов; "поэтому именно пропорция городского населения выше в промышленных государствах, чем в чисто земледельческих, и стремится увеличиться в наше время как в старой Европе, так и в молодой Америке".

Необходимо иметь двух детей, чтобы заменить отца и мать, и третьего ребенка для уравновешения смертности среди не достигших брачного возраста.

Впрочем это общее явление в Европе. Из трехсот семидесяти двух светских пэров Англии, существующих в настоящее время, говорил еще Монталамбер, лишь двадцать четыре пэрства возникли ранее 1500 года; да из них многие сохранились только потому, что могли перейти в женские линии. Не более семнадцати относятся к XVI столетию, и около шестидесяти - к XVII-му считая даже замененные высшим титулом в позднейшую эпоху. Из пятидесяти трех наследственных пэрств и герцогств, существовавших во Франции в 1789 г., только четыре восходили к XVI столетию.

Некоторые врачи боятся также злоупотребления велосипедом, которое не только предрасполагает к сердечным болезням, но, вызывая прилив крови в области таза, действует непосредственно на половые органы. Женщинам, по их словам, это упражнение особенно опасно и грозит бесплодием.