Как любили завтракать тэтчер, пруст и хэмингуэй. И это все о нем. Это также может снизить риск развития сердечных заболеваний

Поиск источников происхождения известных легенд - крайне увлекательное здание. Историю устройства, часто называемого в интернетах бомбоубежищем будущего и никак не связанного с этой фотографией, пришлось восстанавливать буквально по крупицам. На КДПВ саркофаг, сделанный специально для Черчилля, чтобы он мог работать, отдыхать разговаривать по телефону, курить свои знаменитые сигары (специальная система кондиционирования) и пить виски во время полетов на большой высоте.

1942 год. Немцы наступают на Сталинград. 31 июля Черчилль, не желающий соглашаться с логикой "оставить русских самим решать проблему своего выживания", пишет письмо Сталину с предложением встретиться и обсудить совместные действия. В ответном письме, написанном в тот же день, Сталин приглашает Черчилля в Москву.

1 августа 67–летний британский министр обороны, готовый немедленно вылететь, приезжает в аэропорт Фарнборо. В те времена путешествие в Москву было чрезвычайно опасно - с 1939 года немецкие самолеты тщательно контролировали воздушное пространство рядом с британскими островами. Предстояло под покровом ночи пересечь всю воюющую Европу, забираясь как можно выше, чтобы не зацепить горы и оказаться вне зоны действия зениток. По настоянию врача Черчилль проходит предварительное обследование: в специальной камере, имитирующей давление на высоте около 5 тысяч метров, он сидит в кислородной маске и противогазе около четверти часа. Только после этого доктор разрешает вылет.

В ночь на 2 августа 1942 г. Черчилль поднялся на борт четырехмоторного американского бомбардировщика В–24 Liberator под названием Commando. Самолеты тех лет были негерметичны, пронизывающий ветер свистел из всех щелей, на бомбардировщике не было никакого отопления. Личный доктор премьер–министра был крайне обеспокоен тем, что холодный разреженный воздух может отрицательно воздействовать на пожилого человека, обладающего избыточным весом, больным сердцем и бронхитом, основным лекарством которого были только нюхательный табак и виски. Врач настаивал, чтобы пациент не снимал кислородную маску и даже спал в ней, но Черчилль, проделав в маске дырку, продолжал курить сигары на протяжении всего полёта.

В тот же год Институт Авиационной медицины (где проводилось обследование) разработал для главы правительства барокамеру для полетов на высоте от 8 000 до 25 000 футов, с телефоном, пепельницей и системой циркуляции воздуха, выводящей сигарный дым. Алюминиевая капсула с восьмью окнами из плексигласа для уменьшения клаустрофобии была продемонстрирована 19 февраля 1943 года и получила шутливое прозвище "Яйцо Черчилля".

Хотя журнал Life , опубликовавший в феврале 1947 года впервые фотографию демонстрации капсулы премьеру, утверждал, что Черчилль летал в ней через Атлантику, в Москву и Ялту, это утверждение не соответствует действительности. И не только потому, саркофаг был слишком большим и тяжелым, чтобы уместиться в военном самолете тех лет. Деятельному Черчиллю не нужно было алюминиевое яйцо, - у него были стальные яйца.

На фотографии 1944 года Уинстон Черчилль с вечной сигарой в зубах пилотирует самолет Dakota. За пять военных лет неугомонный Уинстон провел 792 часа на воде и 339 часов в воздухе, преодолев расстояние свыше 180 тысяч километров.

Как говорил американский генерал Макартур: "Если бы в моем распоряжении находились все награды союзной армии, то первым делом я вручил бы Крест Виктории Уинстону Черчиллю... Пролететь десятки тысяч миль над вражескими территориями может быть обязанностью юных пилотов, но не государственного деятеля."

источник https://story.d3.ru/iaitso-cherchillia-1479153/

Памяти

ДЖОНА КОЛВИЛЛА,

кавалера ордена Бани,

кавалера ордена Виктории (1915–1987),

воспитанника Харроу, государственного служащего,

воина, летчика, ученого

Уильям Манчестер, август 1994

БАРБАРЕ

Пол Рейд, август 2012

In freta dum fluvii current, dum montibus umbrae

Lustrabunt convexa, polus dum sidera pascet;

semper honos nomenque tuum laudesque manebunt.

Реки доколе бегут к морям, доколе по склонам

Горным тени скользят и сверкают в небе светила, -

Имя дотоле твое пребудет в хвале и почете.

Вергилий. Энеида. Книга 1

Copyright © 2012 by John Manchester, Julie Manchester, Laurie Manchester, and Paul Reid

© Перевод и издание на русском языке, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2016

© Художественное оформление, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2016

* * *

Предисловие
Преследуемый лев

21 июня 1940 года Уинстон Черчилль был самой заметной фигурой в Англии. В этот день Франция приняла гитлеровские условия капитуляции, и теперь под свастикой оказалась фактически вся Европа. Британия с доминионами были один на один с Третьим рейхом. Черчилль, всего шесть недель назад назначенный премьер-министром, защищал не только свой родной остров. Будучи первым министром короны, он также являлся центральной фигурой Британской империи, занимавшей в то время почти четверть всей суши, на которой проживала почти четверть населения Земли. Не вызывает сомнений важность его роли. Каждый, кто общался с ним, видел его по-своему. Он был многогранным человеком, в котором уживалось несколько личностей, некоторые противоречили друг другу, но все были естественные.

В доме номер 10 по Даунинг-стрит недавно назначенного шестидесятипятилетнего премьер-министра все называли Стариком. Он был во многих отношениях неудобным хозяином. Работал непозволительно много. Был эгоистичен и чрезвычайно невнимателен к людям. Трудно было понять, что Черчилль говорит, поскольку он шепелявил и часто переходил на ворчливый тон, произнося слова негромко и неотчетливо, и его помощникам приходилось помучиться, чтобы понять, кого он имел в виду, когда упоминал «этого круглолицего человека в министерстве иностранных дел» или «лорда, хромающего на левую ногу». Черчилль считался с мнением военных советников, но никогда не делегировал полномочия премьер-министра ни одному из своих сотрудников. Он хотел лично принимать все решения, поскольку, по словам сэра Йена Джейкоба , «был полон решимости стать номером один». Йен Джейкоб был помощником секретаря по военным вопросам в военном кабинете и об упрямстве Черчилля знал не понаслышке .

Черчилль мало того что контролировал решение стратегических вопросов, вообще вникал во все подробности. Он принял, например, решение о необходимости обеспечения солдат затычками для ушей из-за устрашающих звуков современной войны. Ему пришло в голову, что оружие, взятое в качестве трофеев по окончании Первой мировой войны, можно сделать пригодным для использования в боевых условиях. Он потребовал, чтобы ему объяснили, какие меры предусмотрены для спасения животных в зоопарке на тот случай, если зоопарк подвергнется немецкой бомбардировке. Некоторые его соображения о тонкостях ведения войны были пророческими. Он попросил своего личного представителя в Комитете начальников штабов, генерала Исмея Гастингса по прозвищу Мопс ускорить разработку «некоего снаряда для стрельбы из винтовки по танку, типа снаряда траншейного миномета».

Однако горе подчиненному, привлекшему внимание Черчилля к подробностям, которые тот считал незначительными. Когда в Рейкьявике перед ожидаемым немецким вторжением в страну министр короля Георга предложил эвакуировать гражданское население Исландии, Черчилль ответил, что это, «конечно, полная ерунда». Опасности, с которыми столкнулись исландцы, были незначительными, и, «во всяком случае, у них большой остров и множество мест, куда сбежать». Он получал огромное удовольствие, блуждая в дебрях подробностей. Как-то той весной, когда шло обсуждение операции, связанной с минированием бассейна Рейна, Черчилль сказал своему помощнику: «Это один из тех редких счастливых моментов, когда уважаемые люди, такие как вы и я, могут получать удовольствие, обычно предназначенное Ирландской республиканской армии» .

Черчилль мог обменяться шуткой с подчиненными; это случалось не так уж редко, но не носило постоянный характер. У подчиненных чаще возникала возможность испытать на себе его гнев. Светло-голубые глаза Черчилля четко сигнализировали о настроении, и если его пристальный взгляд – «такой же теплый, как летний луч солнца», когда он был доволен, – делался ледяным, сотрудники знали, что надвигается буря. Его гнев был ужасен – Черчилль наводил страх на адмиралов, генералов и, ежедневно, на своих сотрудников. «Боже мой, девочка, ты не смогла правильно напечатать даже после того, как я дважды повторил «ripe» – Р, Р», – рявкнул он на Элизабет Лейтон, новую машинистку в «номере 10» , которая имела несчастье принять невнятно произнесенное слово «ripe» за «right».

Однако, как обычно после подобных вспышек, Черчилль принес извинения на свой манер – он «простил» Лейтон и «был весьма любезен оставшуюся часть дня». На самом деле по своей природе он был преисполнен сострадания ко всем людям, попавшим в трудное положение, включая тех англичан (он всегда предпочитал говорить «англичане и англичанин», а не «британцы и британец»), которых считал ответственными за существующее трудное положение Англии. Узнав, что толпа забросала камнями автомобиль Стэнли Болдуина, он тут же пригласил бывшего премьер-министра на Даунинг-стрит, 10 на обед (в то время, когда ему была дорога каждая минута), и когда ему сказали, что Невилл Чемберлен умирает от рака – Чемберлен не доживет до конца 1940 года, – Черчилль приказал своим сотрудникам сообщать по телефону бывшему премьер-министру, политика которого потерпела полный провал, только хорошие новости .

Позже Болдуин, рассказывая об этом обеде с Черчиллем Гарольду Николсону , добавил, что ушел с Даунинг-стрит «счастливым человеком», испытывая «патриотическую гордость, что моя страна в такое время нашла такого руководителя».

По мнению Болдуина, «военные испытания выявили все основные качества характера» Черчилля. Не все. В узком кругу он любил позлословить о поверженных врагах. Как-то во время завтрака они с женой Клементиной пересказали гостям слух, исходивший от домашних Болдуина, что тот «затравленный человек». По их словам, члены семьи и слуги настолько неуважительно относились к бывшему премьер-министру, что, когда он пожаловался на слишком громко звучащее радио, кто-то прибавил громкость. И когда заканчивались продукты, именно Болдуина родственники отправляли к бакалейщику, чтобы пополнить запасы в кладовой. Когда друзья Болдуина передали Черчиллю приглашение на 80-летие бывшего премьер-министра, Черчилль, через посредника, сообщил им: «Я не желаю Стэнли Болдуину зла, но лучше бы ему было вовсе не рождаться на свет». Самое известное высказывание Черчилля о Болдуине: «Он иногда падает, споткнувшись о правду, но поспешно вскакивает и бежит дальше, как будто ничего не произошло». Что касается Чемберлена, то Черчилль сказал своему новому личному секретарю Джоку Колвиллу, что бывший премьер-министр «самый ограниченный, самый невежественный, самый мелочный из людей». Однажды Черчилль в разговоре со своим врачом умудрился не переводя дыхания очернить Чемберлена и Болдуина: «Болдуин думал, что Европа – это скучно, Чемберлен думал, что это большой Бирмингем». Его мелочность была столь же искренней, сколь его великодушие, сентиментальность и любовь к Англии .

Члены личного секретариата (секретари, связные, машинистки) должны были беспрекословно выполнять приказы, не высказывая критических замечаний. «Да не будет у тебя иного бога, кроме меня», – говорил премьер-министр. У него был тяжелый характер. Когда Черчилль выходил из себя, под удар попадал тот, кто оказывался рядом, кем бы ни был, и, подобно людям его класса и поколения, он никогда не извинялся и не давал объяснений, хотя позже изо всех сил старался успокоить потерпевшую сторону, скажем похвалив почерк или пробормотав: «Знаете, я, возможно, могу показаться очень жестоким, но на самом деле я жесток только по отношению к одному человеку, Гитлеру».

27 июня, после капитуляции Франции, Клементина написала ему единственное по-настоящему личное письмо из тех, которыми они обменялись в тот год. Она обратила его внимание на потенциально катастрофическое положение дел, связанных с непосредственным вмешательством премьер-министра, – его отношение к сотрудникам. «Ты рискуешь, – написала она, – заслужить неприязнь всех своих коллег и подчиненных из-за твоей грубости, сарказма и властности». Вне всякого сомнения, написала она, сказывается переутомление. И отметила заметное ухудшение его характера: «Ты не так добр, как был раньше». Она предупредила мужа, что его раздражительность и грубость вызовут «неприязнь или рабское угодничество». Свое послание Клементина закончила словами: «Пожалуйста, прости свою любящую и бдительную Клемми». Под подписью она сделала набросок кошки (на протяжении почти трех десятилетий Уинстон называл ее Кошка). Нет никаких свидетельств об ответе Черчилля. Однако тот факт, что письмо сохранилось, позже написала их дочь Мэри, указывает на сдержанную реакцию .

В 1940 году они не разлучались надолго, как это было во все предыдущие годы их брака, когда работа, война и праздники вынуждали одного из них уехать за границу. Его отношение к сотрудникам за ближайшие месяцы, проведенные по большей части в сыром подземном убежище, не претерпит ни малейших изменений в лучшую сторону.

Все, кто в то время были с ним, сходятся во мнении, что Старика волновали более важные вопросы, чем чувства подчиненных. Но в любом случае со временем они начинали преклоняться перед ним. Позже Джок Колвилл вспоминал: «Черчилль симпатизировал простым людям, поскольку сам имел ясное представление о том, что требовалось, и ненавидел казуистику. Вот почему его любили простые люди и не любила интеллигенция». Черчилль, в свою очередь, считал левых, присвоивших себе право судить, кто прав, а кто не прав, высокомерными; «недостаток», который, по словам Колвилла, Черчилль «не выносил в других, особенно высокомерие в интеллектуальной форме». По этой причине Черчилль испытывал «неприязнь и презрение к интеллектуальному крылу Лейбористской партии», которое отвечало ему тем же. В 1940 году левые интеллектуалы были враждебно настроены в отношении Черчилля и общего дела Британии, которое было проще некуда: одержать победу над Гитлером .

Черчилль не испытывал особого интереса к социально-политическим теориям; он был человеком дела: выявить проблему, найти решение и решить проблему. Однако для человека дела он был необычайно вдумчивым и начитанным. Во время службы в Индии он, будучи молодым офицером, собрал библиотеку, в которой были «Этика и политика» Аристотеля, «Республика» Платона, сочинения Шопенгауэра о пессимизме, Мальтуса о народонаселении и «Происхождение видов» Дарвина. Для Черчилля чтение было формой деятельности. Увлекаясь чтением на протяжении всей жизни – от новелл писателя С.С. Форестера о морских приключениях Горацио Хорнблауэра до сочинений Шекспира и Маколея, – он умел выявить основные элементы сложных интеллектуальных систем, конструкций и теорий. Во время войны он однажды резко оборвал завязавшийся на обеде разговор о социализме, порекомендовав присутствовавшим прочесть энтомологическое сочинение Мориса Метерлинка «Жизнь термитов». «Социализм, – заявил Черчилль, – сделает наше общество похожим на общество термитов». И вопрос был закрыт. Спустя почти десятилетие, когда Лейбористская партия, находясь у власти, национализировала одну за другой отрасли промышленности и все еще существовала карточная система распределения мяса, бумаги, бензина и даже древесины для изготовления мебели, Черчилль заметил: «Социалистическая мечта больше не утопия, а очередитопия» .


В конце июня личный секретарь Черчилля Эрик Сил отметил, насколько Черчилль «изменился, став премьер-министром», насколько стал «спокойнее, менее резким, менее невоздержанным, менее импульсивным». Это не соответствовало действительности. Изменилось отношение Сила к Черчиллю, а не сам Черчилль. Его характер полностью сформировался на рубеже веков как офицера имперской армии Виктории, как военного корреспондента, как молодого члена парламента при старой королеве. И он это знал. Как-то вечером, слушая пластинки с записью оперы «Микадо», он сказал, что они возвращают его юность и Викторианскую эпоху, «восемьдесят лет, которые займут место в истории нашего острова вместе с эпохой Антонинов». Англичане из высшего общества, достигшие совершеннолетия в период расцвета империи, обладали непоколебимой верой в Англию, уверенностью в собственном мнении и убежденностью в том, что они знают мир и являются его хозяевами .

Во многом Черчилль оставался человеком XIX века, но никак не обычным человеком. Он относился к тем, кого Генри Джеймс назвал в своем документальном произведении English Hours («Английские часы») «людьми, на которых должен бесперебойно работать механизм удобств». Камердинер Черчилля грел бокал с виски над аккуратно обрезанной свечой, чтобы полностью раскрылся вкус и аромат напитка; его машинистки и секретари держали наготове свечи, чтобы он мог прикурить сигару. (Черчилль отдавал предпочтение кубинским сигарам Romeo y Julieta). Он никогда не ездил на автобусе. Черчилль единственный раз воспользовался лондонским метро в 1926 году во время всеобщей забастовки. Клементина высадила его на станции «Южный Кенсингтон», но Уинстон не сумел сориентироваться, «ходил по кругу в поисках выхода, и в конечном счете ему пришлось обращаться за помощью». Черчилль никогда не имел при себе наличные, только в казино и на дерби, чтобы помощник покупал фишки и делал ставки на фаворитов .

Клементина, на десять лет младше Уинстона и гораздо более сведущая в домашней экономике, вела хозяйственные книги; она занималась закупками вместе с прислугой. Черчилль не имел привычки общаться с местными торговцами. Этот человек, воплощение духа Англии, никогда не посещал благотворительные базары и не стоял в очереди в пекарню за свежеиспеченными булочками. Он никогда сам не покупал билеты на поезд. Как и подобает человеку его класса и положения, он никогда не готовил еду. Как-то он захотел провести выходные не в Лондоне, а в загородном доме в Чартвелле, и Клементина напомнила ему, что там нет кухонного персонала. «Я сам приготовлю для себя, – ответил Черчилль. – Могу сварить яйцо. Я видел, как это делают». Собираясь куда-нибудь ехать, он всегда спрашивал: «Кучер на козлах?» – что означало, на месте ли шофер. Его телохранитель, инспектор Скотленд-Ярда Уолтер Томпсон, вспоминал, что в тех редких случаях, когда Черчилль сам садился за руль, «он никого не пропускал, оставляя вмятины на своем и чужих автомобилях. По его теории, люди не должны были находиться на его пути» .

Для того чтобы ехать с Черчиллем, вспоминал Томпсон, требовалось «взять ответственность за собственную жизнь в свои руки». Как-то Черчилль, тогда еще министр финансов, свернул в боковую улицу в Кройдоне и увидел автомобильный затор, который возник из-за проведения дорожно-ремонтных работ. Полицейский сделал Черчиллю сигнал остановиться, но Черчилль проигнорировал сигнал констебля и, выехав на тротуар, объехал затор. Томпсону довольно часто приходилось перехватывать у Черчилля руль, чтобы предотвратить аварии. Когда Черчилль, сидя за рулем, столкнулся с автомобилем некоего несчастного лондонца, это не произвело на него никакого впечатления, впрочем, как и частые столкновения с подчиненными, членами парламента и иностранными монархами. Роберт Бутби, один из наиболее преданных приверженцев Черчилля в «годы пустынного одиночества», период, когда Черчилль лишился власти, вспоминал, что Черчилля совершенно не заботило, что о нем думают люди, и абсолютно не интересовало, какие они испытывают чувства. «Именно это удивительное отсутствие интереса и привязанности, возможно, помогло ему стать великим лидером». Черчилль «часто бывал бессердечным», вспоминал Бутби, а потом была война, и у него не оставалось времени на нежности .


Черчилль отказывался признавать измененные географические названия; для него Стамбул оставался Константинополем («Хотя для дураков можно в скобках написать «Стамбул»). Анкара оставалась Ангорой (он заявил в министерстве иностранных дел, что отказывается называть ангорских кошек как-то иначе). Пекин оставался Бейпином, Себастопол – Севастополем, Иран – Персией. Кроме того, он предпочитал пользоваться устаревшими военными терминами, а не современными; говорил «пушка», а не «артиллерийское орудие», «мушкет», а не «винтовка», «фрегат», а не «эсминец». Когда он составил текст телеграммы Франклину Рузвельту, в которой просил подарить или одолжить пятьдесят старых фрегатов, Джок Колвилл посоветовал заменить «фрегаты» на «эсминцы», поскольку президент может не понять, что имеет в виду премьер-министр. В юности и в молодости, особенно в компании офицеров 4-го гусарского полка, великолепных в их синей с золотом форме, с безупречной манерой поведения за столом, он на всю жизнь приобрел любовь к традициям, обычаям, пышным празднествам, официальным церемониям и соблюдению условностей. Он придавал большое значение протоколу. Черчилль говорил членам кабинета: «Господа, мы заняты очень серьезным делом. Мы должны заниматься им самым серьезным образом». Он требовал, чтобы в корреспонденции они обращались к нему «Дорогой премьер-министр», а его ответы начинались со слов «Дорогой министр иностранных дел», «Дорогой министр финансов» и т. д. Он заканчивал письма «Искренне ваш» только в тех случаях, когда считал, что на самом деле был искренним .

Его двойственное отношение к войне сформировалось под влиянием викторианского милитаризма, когда жертвы были немногочисленными, а победы огромными. Он говорил: «Война, которая была жестокой и величественной, стала жестокой и убогой». Находясь при власти, никто из британских премьер-министров, и даже Веллингтон, не носил униформу. Черчилль носил синюю униформу (почетного) коммодора Королевских ВВС Великобритании и сожалел, что британские солдаты больше не носят красную униформу .

Позже все, кто окружал его в 1940 году, вспоминали удивительную неисчерпаемую энергию Старика. Он имел избыточный вес и был на пятнадцать лет старше Гитлера; он никогда не занимался спортом, и, кроме того, «он работал, – по словам Кэтлин Хилл, одной из машинисток Черчилля, – все время, в каждый момент бодрствования». Эдвард Спирс, его старый друг со времен Первой мировой войны, который увидел Черчилля весной 1940 года после долгих лет разлуки, почувствовал «удивление, какое не чувствовал прежде, относительно его силы и энергии. Я знал, что он в полной мере обладал этими качествами, но теперь он излучал силу и уверенность, излучал так, словно был их источником». Молодой Джок Колвилл был поражен «неутомимым трудолюбием Уинстона» и написал, что было «хорошо работать с тем, кто не впадал в уныние, когда невиданная до того времени опасность нависла над страной. У него неукротимый дух, и даже если Франция и Англия потерпят поражение, я полагаю, он продолжит крестовый поход с отрядом приватиров» .

Для британцев он был стопроцентным англичанином, воплощением английского бульдога, с выступающим вперед подбородком, с зажатой в зубах сигарой, в цилиндре, с заявлением, что «иностранные названия для англичан, а не англичане для иностранных названий» (он всегда произносил последнюю букву s в названии города Calais – Кале) и пристрастием к мясу. В письме министру продовольствия он написал: «Почти все из тех, кого я знал, у кого определенные заскоки в отношении еды, те, кто едят орехи и т. п., умерли молодыми после длительного периода немощи. Британский солдат намного разумнее ученых. Он больше всего любит мясо… Способ проиграть войну состоит в том, чтобы попытаться заставить британцев перейти на диету, состоящую из молока, овсянки, картофеля и т. д. и т. п., запивая это, по торжественным случаям, соком лайма» .

Сам Черчилль никогда не соблюдал никаких диет, ел что хотел и редко расплачивался за это, и пил что хотел, обычно алкогольные напитки, и когда хотел, а хотел он выпить довольно часто. Как-то утром Гарри Гопкинс (наиболее близкий и доверенный советник Франклина Рузвельта) вошел в спальню Черчилля и увидел премьер-министра, который завтракал сидя в кровати в розовом халате, и на подносе, «среди прочего, стояла бутылка вина». Когда Гопкинс удивился тому, что Черчилль пьет на завтрак, тот ответил, что не признает консервированное молоко, но «не имеет глубокого внутреннего предубеждения относительно вина, а потому сделал выбор в пользу последнего». Кроме того, сказал Старик Гопкинсу, он не обращает внимания на советы врачей, поскольку они, как правило, ошибочные, что он прожил почти семь десятилетий и у него отличное здоровье и «он не собирается бросать пить алкогольные напитки, слабые и крепкие, ни сейчас, ни потом» .

Во время войны за завтраком он обычно выпивал стакан белого вина (вместо чая, поскольку в войну было только консервированное молоко, которое он не признавал). Затем в течение утра пил сильно разбавленный виски с содовой. За ланчем мог выпить портвейн, обязательно шампанское Pol Roger (предпочитал Hine, разлитый по бутылкам в прошлом веке), иногда пиво. Немного вздремнув, он перед обедом выпивал виски, отдавая предпочтение Johnnie Walker Red Label. Во время обеда выпивал много шампанского, а под конец обеда – «несколько порций», что не мешало ему продолжать пить шампанское. Он одинаково любил поесть и выпить. Как вспоминал его внук, Уинстон С. Черчилль, обед деда начинался с мадрилена (охлажденный, желеобразный мясной бульон) и пескарей (мелкой рыбки из Норвежского моря), далее следовал ростбиф, тонко нарезанный, с йоркширским пудингом и жареной картошкой, затем шел его любимый десерт bombe glacée (мороженое в виде шара). Вечером, когда Черчилль работал в кабинете перед уходом ко сну, камердинер (во время войны это был Фрэнк Сойерс) наливал ему портвейн, а на завершающем этапе – сильно разбавленный виски. Любой другой люби тель выпивать в день такое количество алкогольных напитков испытывал бы отвращение к еде, но у Черчилля был прекрасный аппетит, и он почти никогда не терял контроль над собой .

Понятно, что он обладал крепким организмом, который исключительно эффективно утилизировал алкоголь. Его хулители и враги намекали, что он много пьет, а некоторые, к примеру Гитлер и Геббельс, открыто заявляли, что он «болтун и пьяница». Тем не менее Роберт Э. Шервуд, спичрайтер и биограф Франклина Рузвельта, написал, что, хотя его «потребление алкоголя… продолжалось довольно регулярно во время бодрствования», оно не оказывало «видимого эффекта на его здоровье и умственную деятельность. Те, кто предполагают, что алкоголь дурманил Черчиллю голову, очевидно, никогда поздно вечером не вступали с ним в спор по какой-нибудь реальной проблеме…». Черчилль, по словам Шервуда, обладал «уникальным» пристрастием и «олимпийской» способностью к выпивке .

Несмотря на продолжительное, постоянное, невероятное потребление алкоголя, Черчилль не был алкоголиком. Но не был и обычным пьяницей, умеренно потреблявшим алкоголь, как следует из воспоминаний и заявлений его близких друзей и личных секретарей. Его бывшие сотрудники плетут небылицы, что Черчилль весь день потягивал сильно разбавленный виски, время от времени добавляя в стакан содовую. Это так, но они умалчивают о других алкогольных напитках, которые Черчилль выпивал на протяжении дня. Порой он заходил слишком далеко, так, как это описывает Джок Колвилл, которому приходилось около трех часов ночи тащить Старика в спальню после чрезмерных возлияний. И Колвилл, и Черчилль от души веселились, когда Черчилль, собираясь сесть в кресло, чтобы снять ботинки, не рассчитал и грохнулся на пол, отчаянно размахивая руками и ногами. «Вылитый Чарли Чаплин», – заявил Черчилль, пытаясь встать на ноги и обрести равновесие. Как-то во время войны Черчилль вызвал днем фельдмаршала сэра Алана Брука, начальника имперского Генерального штаба. Брук, часто отмечавший, что Черчилль злоупотребляет алкоголем, в тот вечер написал в дневнике: «Он был в очень плохом состоянии, очевидно из-за выпитых в обед нескольких стаканов». Случаи, когда Черчилль сильно напивался, бывали крайне редки, но все-таки бывали .

Черчилль никуда не отправлялся без запаса виски, который держал наготове его телохранитель или камердинер. Когда во времена сухого закона он посетил Соединенные Штаты, проходя таможню, спрятал виски (и свой револьвер Webley ); таким образом, любовь к выпивке сделала из него нарушителя Закона Волстеда .

Когда в Нью-Йорке Черчилль попал под машину и получил множественные переломы, он обманным путем заставил своего лечащего врача Отто К. Пикардта выписать рецепт на алкоголь. Пикардт написал, что для лечения полученных травм «требуется использование спиртных напитков, особенно во время приема пищи». Количество точно не оговаривалось, но не менее восьми унций. Британский эссеист Чарльз Перси Сноу изложил парадокс пьянства Черчилля, заметив, что «Черчилль не может быть алкоголиком, поскольку ни один алкоголик не в состоянии столько пить». Можно, конечно, утверждать, что, будь он идеалом умеренности – больше занимался спортом, меньше выпивал, вел себя более осмотрительно, меньше курил сигар – возможно, прожил намного дольше, чем отведенные ему девяносто лет .

Как-то Черчилль подвел итог своих отношений с выпивкой, заявив: «Я извлек из выпивки больше, чем выпивка из меня» .

Его образ жизни был не под силу молодым. Ежедневно в полночь или около полуночи на Даунинг-стрит прибывал курьер с первыми выпусками утренних газет – их было восемь или девять. Старик просматривал газеты перед сном и иногда, как позже вспоминала Кэтлин Хилл, звонил в Daily Mail, чтобы узнать о новых событиях в рассказе с продолжением.

18 июня Колвилл написал: «Уинстон был в бешенстве, поскольку не прибыли утренние газеты, которые он любил просматривать перед сном, и опрокинул виски с содовой на документы» .

День премьер-министра начинался в восемь утра, когда после пяти-шестичасового сна он звонил в звонок, чтобы ему принесли завтрак: яйца, бекон, или ветчина, или копченое мясо, иногда кусок камбалы, это все запивалось стаканом белого вина или кружкой черного индийского чая. Затем приходила машинистка в сопровождении стенографистки – обычно миссис Хилл или мисс Уотсон, которой он диктовал письма и документы, а она быстро печатала. Пишущие машинки рекламировались как «бесшумные». Но таковыми не являлись. Великий человек нервно реагировал на каждый удар клавиши и высказывал неудовольствие машинисткам. Он не выносил никакого шума (в его комнате не было даже тикающих часов), который выводил его из себя и мешал работе с ящиком .

В ящике, придуманном Черчиллем, без преувеличения можно сказать, находились все документы, связанные с войной Великобритании против Третьего рейха. В нем лежали пронумерованные папки, в которых находились документы размером приблизительно 16×13 дюймов. В первой папке, она называлась «вершиной ящика», содержались документы, которые секретари Черчилля относили к требующим «особой срочности»; по словам одного из секретарей, Джона Пека, значение имели «не только действительная степень важности, предельные конечные сроки и тому подобное, но отчасти личный интерес премьер-министра к данному вопросу в тот момент. Таким образом, мы должны были представлять и понимать, о чем он думает, и он надеялся, что нам это под силу». Ниже лежали папки, содержавшие телеграммы военного министерства и министерства иностранных дел, доклады начальников штабов (после того как они были просмотрены генералом Исмеем), ответы на вопросы, связанные с разными аспектами британской жизни, которые он поднимал, – запасы продовольствия, урожайность сельскохозяйственных культур, пропускная способность железных дорог, производство угля. Ничто не ускользало от его внимания .

Ключи от ящика хранились у личных секретарей Черчилля, Джона Пека, Эрика Сила, Джона Колвилла и Джона Мартина. Имелся еще один ящик цвета буйволовой кожи. Ключ от него хранился только у Черчилля. В этом ящике находились приказы немецкого командования – сначала люфтваффе, позже вермахта и СС и еще позже – командующего подводным флотом адмирала Карла Дёница , предварительно – расшифрованные.

В первые дни войны офицерам польской разведки удалось добыть немецкую шифровальную машину; польские математики изучили машину и провезли контрабандой ее копию в Британию. Британские шифровальщики, работавшие в Блетчли-Парк , викторианском особняке из красного кирпича с белой отделкой под медной крышей, расположенном к северу от Лондона, назвали машину «энигма». Противник каждый день менял шифр, и каждый день шифровальщики из Блетчли пытались взломать его, зачастую безрезультатно. Однако им удавалось достаточно часто расшифровать довольно много сообщений, что позволяло Черчиллю заглядывать в планы немецкого командования (кроме планов немецкого подводного флота, где использовалась более сложная шифровальная машина). Волшебники из Блетчли были в основном бородатыми, длинноволосыми, с грязными ногтями, неопрятными молодыми людьми. Впервые увидев их, премьер-министр сказал их руководителю: «Мензис , когда я сказал вам ни перед чем не останавливаться, я не хотел, чтобы вы понимали меня так буквально» .

С самого начала Черчилль предупредил секретаря военного кабинета, что «все указания, исходящие от меня, сделаны в письменном виде и должны по получении подтверждаться в письменном виде». Любое распоряжение в устной форме является недействительным. На первый взгляд требование кажется несущественным, но это не так: подобное положение дел исключало путаницу в работе, которую могли допустить подчиненные из-за искажения или неправильного понимания приказа премьер-министра. Объем бумажной работы подтвердил целесообразность требования Черчилля, что любой документ, представляемый ему, даже технический отчет об изменении объема производства танка, должен занимать не более одного листа бумаги. Во время совещания в адмиралтействе он как-то сказал: «Этот доклад, в силу своей длины, избавил себя от критического разбора». Но, в свою очередь, он способствовал увеличению объема документов, помеченных: «Сделать сегодня», «Доложить через 3 дня». Записки Черчилля получили название «просьбы Черчилля», поскольку многие из них начинались со слов: «Прошу, скажите мне…» или «Прошу, объясните…» .

Джейкоб Йен – помощник секретаря военного кабинета (1939–1945), обрабатывал большую часть военной корреспонденции Черчилля. В конце войны получил звание генерал-лейтенанта. (Примеч. авт.)

John Wheeler-Bennett, Action This Day: Working with Churchill (London, 1968), 140; Cv/3, 267, 387; Kay Halle, Irrepressible Churchill: Stories, Sayings and Impressions of Sir Winston Churchill (London, 1985), 171.

Wheeler-Bennett, Action, 53–56; PFR/Winston S. Churchill, 5/04 («summer sunshine»); GILBERT 6, 1214-15 (recollection of Elizabeth Layton).

Уинстон Черчилль – самый известный политический деятель Великобритании середины ХХ века. Сохранилось много фотографий где он сидит в уютном кресле с рюмкой армянского коньяка и кубинской сигарой. Обладая утонченным вкусом, Черчилль всегда относился с любовью к кулинарии. Представить его вегетарианцем просто невозможно. Тем не менее, премьер-министр переживал, когда нужно было к обеду забить овцу или свинью на принадлежащей ему ферме. Однажды, когда ему подали тушку жареного гуся на старинном блюде, он попросил жену разделать её, поскольку гусь был «его другом». Премьер-министр Великобритании не отказывал себе в удовольствиях. Изысканная еда, алкоголь и сигары стали атрибутом его повседневной жизни. Тем не менее он прожил долгие годы. Расскажем, что ел Черчилль на завтрак и как дожил до 90 лет.


Сэр Уинстон считал, что завтрак должен быть большим и сытным. Его приносили ему на двух подносах. На первом лежали копченое мясо, холодная курица, яйца-пашот, тосты, масло, джем, молоко и сливки. На втором – стакан апельсинового сока, грейпфрут, сахарница и немного виски в бокале из толстого стекла.

На обед Черчиллю подавали запеченного лосося с чесночным соусом и гарниром из креветок. Ну, а основным блюдом на столе премьер-министра было седло жареной оленины с соусом из трюфелей и паштет из гусиной печенки.


Естественно, обед Черчилля не обходился без крепкого алкоголя. Здесь сэр Уинстон отдавал предпочтение армянскому коньяку «Двин». Этот пятидесятиградусный напиток считается самым крепким в мире коньяком. Поставлял его Черчиллю вместе с каспийской черной икрой лично Иосиф Сталин. В этой связи Уинстон говорил: «неплохо иметь такую великолепную выпивку и закуску, даже если для этого приходится воевать против немцев вместе с русскими».

О кулинарных пристрастиях известного политика XX века написала в своей книге писательница Сита Стельцер. Она так и называется - «Обед с Черчиллем: политика за обеденным столом».


Возникает вопрос, как Черчилль, ведя такой образ жизни, дожил до 90 лет? Ведь он не только каждый день пил коньяк или виски, курил сигары, не соблюдал никаких диет, но и следовал таким правилам: «Не бежать, если можешь стоять, не стоять, если можешь сидеть, не сидеть, если можешь лежать». Правда, огромное количество выпитого им алкоголя, скорее легенда, которую сам Черчилль часто поддерживал.

Но вернёмся к вопросу, как Черчилль дожил до 90 лет, ежедневно употребляя коньяк и выкуривая дюжину кубинских сигар. Может быть вред курения и алкоголя сильно преувеличены? Что позволило сэру Уинстону дожить до глубокой старости и нельзя ли примерить его жизненное кредо на себя?


Способность отдельных людей жить до 90 и более лет, не отказываясь от вредных привычек, связана, в первую очередь, с генетическими особенностями организма. В этом плане медицина считает Черчилля генетическим уникумом. Она продолжает утверждать, что злоупотребление алкоголем и курение сокращает жизнь. Об этом свидетельствует её статистика. Поэтому пример Черчилля, это скорее исключение из общих правил и примерять его на себя не стоит.

Если вы захотите узнать про британского деятеля Уинстона Черчилля из статей в интернете, выскакивающих первыми по запросу «Черчилль», то столкнётесь с тем, что читать о Черчилле трудно: столько патоки, мёда, густого сахарного сиропа, что глаза и ум залипают.

Великий политик, гениальный писатель, непревзойдённый полководец и мощный мыслитель. И так далее. Сами британцы в 2002 году назвали Черчилля величайшим человеком за всю историю своего королевства.

Но попробуйте набрать в поисковике ключевые слова «Черчилль Индия голодомор» или «Черчилль Дрезден». И вы узнаете, что в действительности это был кровавый маньяк, психопат, и, главное, неудачник.

Пройдёмся очень коротко по биографии звезды англосаксонского мира. Больной недоразвитый ребёнок. Плохая успеваемость, еле-еле троечник. Наверняка огромное количество психических комплексов и расстройств с самого детства. Полноценного образования не получил. В карьере с самой юности беззастенчиво пользуется родственными связями. Постоянно ищет выгодные места, очень жадный и беспринципный. Нельзя одного отнять: опасностей не боится, у него патологически низкий уровень страха и проблемы с эмпатией, сочувствием. Всегда готов убивать, нравится быть там, где убивают. Стремится туда. Сам очень любит лично убивать. Типичный психопат военного типа.

Едет на Кубу, туда, где подавляют восстание Хосе Марти, потом на карательные операции в Судане, потом на аттракцион геноцида буров, участвовал в репрессиях против ирландцев, сомалийцев, родезийцев. Особенно преуспел в уничтожении индийцев. Только за один искусственно организованный Черчиллем в индийской Бенгалии голодомор погибло несколько миллионов индийцев. Между прочим, индийцы были тогда подданными британской короны, теоретически такими же, как англичане.

Между войнами расстреливает стачки и демонстрации, в том числе женские, выселяет английских детей-беспризорников в трудовые колонии в Австралию, душит, сжигает, давит протесты. Продвигает идею стерилизации части населения. Чистит мир от генетического мусора.

Во время Второй мировой войны организует самое жестокое, массовое и бесмысленное убийство за всю историю человечества: бомбардировку Дрездена. В течение нескольких часов убито в одном городе несколько сот тысяч человек. Никто не знает точной цифры. Одно понятно: она огромна, немыслима. Нижнюю планку апологеты англичан устанавливают в 25 000 убитых. Но это ложь. В городе, включая беженцев, собралось больше миллиона. Огненные ураганы выжигали город и уничтожали всё живое. Мало кому удалось спастись. Более объективные историки говорят о 250 000 убитых. Разброс в десять раз показывает: никто не знает всей правды. Погибло неисчислимое множество никем и нигде не учтённых беженцев из восточной Германии (бежали от наступающей советской армии, ближе к союзникам, несчастные обманутые люди – вот так они «спаслись» от «зверств советских оккупантов»).

В городе не было ни одного военного объекта. Бомбардировка не имела никакого смысла с точки зрения боевых действий. Дрезден был выбран в качестве цели Черчиллем и его друзьями именно потому, что в нём не было никаких войск, способных оказать сопротивление или хотя бы установить порядок, зато было огромное количество скопившихся на улицах и площадях беженцев, некомбатантов, в основном женщин, стариков и детей. Идеальная цель для серийного маньяка.



Когда я читаю о том, сколько сотен английских и американских самолётов бомбило мирный, практически нейтральный Дрезден, сколько тысяч тонн бомб было сброшено всего за несколько часов, я думаю: где же они были, все эти бомбы и самолёты «союзников», когда их помощь была так нужна советской армии? Прятались от немцев на аэродромах? Еле-еле втянулись в войну, осторожненько. Берегли себя. Пока русские каждую пядь земли обильно поливали своей кровью. А вот зато потом, 13 февраля 1945 года, когда русские уже повыбили почти всю авиацию и ПВО Германии, вот тогда полетели «мстить», безнаказанно, за налёты на Лондон, и вообще. И тогда, 13 февраля, можно было найти цели военные, хоть как-то помочь советским войскам, которые с трудом и большими потерями освобождали Европу. Вместо этого полетели убивать безоружных людей в нейтральном Дрездене. Слава героям.

Говорят, Черчилль придумал налёт на Дрезден, чтобы произвести впечатление на Сталина перед переговорами. Сумасшедший маньяк. Это был рекорд, до сих пор (слава Богу) непревзойдённый рекорд по тупой и бесмысленной жестокости. Даже американский президент сбросив атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки убил одномоментно всё же меньше людей, чем это удалось сделать Черчиллю в Дрездене.

И ещё раз вспомним индийцев. Несколько миллионов. Почему-то никто не помнит индийцев. Но они умирали. В муках, от голода, у них на руках от голода умирали их дети, они умирали семьями, деревнями, сначала умирали дети, на руках у родителей, потом родители умирали над истощёнными трупами своих детей. Несколько миллионов в течение всего нескольких месяцев погибли. Индийцы рассказывают, что администрация Черчилля организовала вывоз из Бенгалии всего продовольствия, запретила и перекрыла поставки, а потом загоняла обратно индийцев, пытавшихся вырваться из умирающей голодающей Бенгалии. Это был самый большой концлагерь за всю историю человечества, и сделал его Черчилль. Говорят, так он отомстил индийцам за какие-то политические выступления.

Гитлер убил несколько миллионов евреев за несколько лет своего правления. А Черчилль убил несколько миллионов индийцев всего за несколько месяцев, всего за один из организованных англичанами в Индии голодоморов. Мне кажется, что несколько миллионов индийцев – это ничуть не меньше нескольких миллионов евреев. И тут и там были живые люди. А стали мёртвые, замученные до смерти вместе с семьями, без всякой вины, просто за то, что они евреи или индийцы. А Черчилль убивал ещё и латиносов, и африканцев, да всех подряд. Он поставил абсолютные рекорды жестокости, по многим статьям превзошёл Гитлера.

Думаете, это было как-то нечаянно, ошибка, просто так получилось? Нет, это была идеология Черчилля. Послушайте некоторые из его высказываний. Про индусов: тупая раса, спасаемая только своим размножением от судьбы, которую она заслужила. Про австралийцев: я не считаю, что по отношению к аборигенам Австралии была совершена несправедливость – более мудрая, более чистая раса пришла и заняла их место.

Когда в Англии удалось предотвратить большую стачку, Черчилль расстроился и сказал что-то вроде: жаль! Лучше было бы продолжить и убить как можно больше рабочих. Близкий друг Черчилля в ужасе писал о нём: Уинстон находится в возбуждённом состоянии ума. Он настроен решать дела залпами картечи, безумно наслаждается, прокладывая на карте маршруты движения войск (направляемых для подавления мирно бастующих рабочих, англичан), выпускает исступлённые бюллетени и жаждет крови.

Словно бы удивительно. А он всегда был такой: в возбуждённом состоянии ума и жаждущий крови. Гитлер нервно курит.

И вот про курение, например. Я думаю, Черчилль был абсолютно больной псих. У него был больной мозг, всегда отравленный огромными дозами никотина. Он курил в день до 8 больших крепких сигар. И запивал алкоголем. Каждый день. Его мозг никогда не был ясным. Он всегда был в аду ядовитых веществ, которые превратили его в чудовище без человеческой души. Он жил в аду и всё вокруг себя превращал в ад.

И при всём этом он был редкостным и регулярным неудачником. Он был послан Англии в наказание за грехи. Настоящий бич божий, вот кто он был.

Он начинает свою политическую жизнь с участия в выборах – выборы проигрывает. Связями, хитростью, получает посты – и заваливает работу своих министерств. Началась Первая мировая война, и вот наш полководец в строю. Лично возглавил оборону Антверпена – через 4 дня город пал. В 1915 году «гениально спланировал» Дарданелльскую операцию, завершившуюся полной катастрофой союзников. Настаивал вопреки здравому смыслу на интервенции в Советскую Россию. И был выгнан из России большевиками. Возглавил казначейство. И в рекордно короткие сроки привёл к краху британскую финансовую систему и экономику, погрузил массы народа в нищету, что привело даже к восстаниям в 1926 году. Опять был выгнан со всех постов. Но вернулся!

Пост премьера Черчилль занял не по демократической процедуре, как полагалось, а в результате интриг, был назначен. Точно так же, как был назначен в похожей ситуации Гитлер. Во время войны проигрывал всё, что можно, включая переговоры. Победу в войне никак не смог обратить на пользу Англии, даже Франция получила больше выгоды от победы, а Черчилль подложил Англию под ноги Вашингтону как половой коврик. После войны проиграл выборы и потерял власть. Зато произнёс «фултонскую речь», ставшую началом «холодной войны». Врачи признали у него обширное поражение мозга. Поздно признали.

И, главное, Черчилль проиграл Британию. Ещё совсем недавно мировая держава «благодаря» Черчиллю превратилась в маленькое островное государство. При Черчилле Британия не только потеряла колонии, но и сама стала вассалом и сателлитом своей бывшей колонии – североамериканских соединённых государств. Британия перестала быть империей и за несколько лет уменьшилась по территории в несколько раз! Формально такие события как выход из империи «жемчужины британской короны» — Индии – произошли не во время премьерства Черчилля. Но это во многом лично его «заслуга». После его правления, именно после его правления, включавшего голодоморы и прочее, индийцы твёрдо поняли, что не могут жить в одном государстве с англосаксами. Спасибо Черчиллю. Слава героям.

Черчилль принял Великобританию хозяйкой мира, империей, в которой не заходит солнце, а оставил смешным островом, собачкой заокеанского фермера. И это не предел: рано или поздно, но даже остров расколется. И Шотландия не сейчас так потом уйдёт. И Уэльс. Возможно, вся Британия останется только на Фолклендских островах, с такой помпой отвоёванных у государства третьего мира. Британией, которая ещё недавно могла завоёвывать континенты, а на меньшее не смотрела.

Современная Британия не имеет своей политики, своей военной доктрины, своей идеологии, даже своего кинематографа и автомобилестроения. И за это британцы считают Черчилля величайшим в своей истории, его, который потерял и разбазарил империю, собранную поколениями действительно великих англичан? Такова сила лживой про-американской пропаганды, другого объяснения нет.

Англия должна покаяться перед всем миром за преступления, совершённые режимом Черчилля. Признать геноцид индийцев и военные преступления во время войн, особенно, Дрезден. Назначить справедливые репарации пострадавшим народам и странам. И, главное, подвергнуть глубокой дечерчеллизации все стороны общественной жизни. Надо избавиться от всех символов кровавого маньяка с сигарой, довлеющими над английской культурой. Снести все памятники Черчиллю и правдиво переписать учебники, энциклопедии и прочую литературу.

  • О выдающемся политическом деятеле Великобритании, лауреате Нобелевской премии в области литературы и художнике Уинстоне Черчилле ходят множество мифов и легенд.

    Утверждают, что в его роду были ирокезы, что он плохо учился в школе, что он заикался и его речи читал актер, что он не любил спорт, был обжорой и пьяницей.

    Легенды, которые он придумал

    Однако все вышеперечисленное является всего лишь выдумкой, хотя повод для последних трех мифов Черчилль периодически давал сам. Он говорил: «В молодости я взял себе за правило не пить ни капли спиртного до обеда. Теперь, когда я уже немолод, я держусь правила не пить ни капли спиртного до завтрака» и «Я всегда следовал правилу: не беги, если можешь стоять; не стой, если можешь сидеть; не сиди, если можешь лежать».

    Черчиллю всегда подавали завтрак в постель. Он как-то сказал: «Мы с женой два или три раза за 40 лет совместной жизни , но это оказалось так неприятно, что пришлось это прекратить». Однако все это категорически не соответствует действительности. Он совершенно свободно играл в гольф в свои 30 и 40 лет, играл в поло в свои 50, пока не получил травму ноги, участвовал в охоте с гончими до 70, плавал в свои 80.

    Иллюзионист винного погреба

    Черчилль забавлялся, давая повод думать, что он может пить как бездонная бочка. Существует его знаменитое заявление королю Саудовской Аравии, что его нерушимое правило требует обязательного употребления алкоголя до еды, во время еды и после еды.

    Однажды Бесси Брэддок (член Парламента) воскликнула в 1946 году: «Уинстон, да вы пьяны!», на что последовал уничижительный ответ «Всё верно. А вы уродина. Завтра утром я протрезвею. А вы так и останетесь уродиной».

    «Папин коктейль»

    История о напитке под названием «Папин Коктейль», названный так дочерью Черчилля ( , покрывающая нижнюю часть стакана, который затем наполнялся водой и пился в первой половине дня), подтверждается множеством свидетелей.

    Он приобрел эту привычку в молодости, когда был в Индии и Южной Африке: вода быть непригодна для питья, нужно было добавить виски и, как пишет Черчилль в своей книге «Мои ранние годы», «постепенно я научился любить этот напиток». По словам одного из исследователей его биографии, Джока Колвилла, бурда, которую он полюбил, скорее, походила на жидкость для полоскания рта, чем виски. Ее едва ли можно назвать «скотч и вода».

    Истина - в шампанском!

    «Сначала шампанское - потом дело!», сказал как-то Черчилль находясь с официальным визитом в Нью-Йорке. Британский военный премьер-министр был настолько ярым поклонником шампанского Pol Roger, что производитель назвал этот престижный купаж в его честь - Cuvée Winston Churchill.

    Шампань известна своими красавицами. Одной из самых замечательных была Одетта-Пол Роджер, чей муж управлял компанией по производству шампанского с одноименным названием. Pol Roger было любимым шампанским Черчилля с 1920-х, поэтому, когда он присутствовал на обеде во вновь открывшемся недавно британском посольстве в Париже в ноябре 1944 года. Посол Дафф Купер, который знал, что Черчиллю нравится компания красивых женщин почти так же, как и шампанское, посадил рядом с ним Одетту. Они сразу же понравились друг другу и их пылкая дружба, вряд ли носившая такой уж невинный характер, длилась до самой смерти Черчилля в 1965 году.

    Черчилль был настолько горячим поклонником Одетты и ее шампанского, что адрес Pol Roger, 44 Avenue de Champagne, Epernay он называл самым пригодным адресом для питья во всем мире, а одну из своих скаковых лошадей назвал Pol Roger .. Одетта вернула комплимент в 1984 году, назвав новый престижный купаж шампанского Cuvée Winston Churchill.

    И это все о нем

    Многое уже сказано о том, что любил пить Черчилль. По утрам в своих апартаментах он мог встречать гостей, попивая шерри. Он терпеть не мог коктейлей. На ленч пил пиво, вместо чая - виски с содовой (правда, сильно разбавленный). Однако к кофе у него было особое отношение. Он говорил: « . Его, как и коньяк, нельзя пить кружками!».

    Существует история о том, как одна знатная дама Леди Астор сказала ему:

    -«Если бы я была Вашей женой, Уинстон, то подсыпала бы Вам яд в кофе».

    -«А если бы я был Вашим мужем, то выпил бы его», - последовал незамедлительный ответ.

    «Я легко довольствуюсь самым лучшим»

    «Еда из слов никогда не расстраивала мой желудок» - писал У.Черчилль. Он был поклонником первоклассной французской кухни.

    Он также был неравнодушен к английским традиционным блюдам, таким как дичь и ростбиф с йоркширским пудингом.

    Он предпочитал светлые, «прозрачные» супы их густым и жирным собратьям.

  • Loading...Loading...